Почему Вы так мало пишете о себе и все, что пишете, выходит у Вас с гримасой, и имя Ваше Вам не нравится, а между тем даже имя у Вас замечательное, я страшно люблю такие имена, наши скромные, восхитительные имена, даже кажется, что иметь отчество Елисеевна - значит быть счастливым человеком.
Напишите о себе подробнее, как Вы живете, какая у Вас семья, счастливая или не очень счастливая у вас жизнь. С родителями дело очень трудное. Я сейчас почти каждую шестидневку с ними встречаюсь в том или другом собрании, рассказываю им о разных педагогических тонкостях, но разве можно в нашем деле что-нибудь рассказать в один вечер.
Лично я всегда думаю, что не родителей нужно учить, а нужно детей в школе воспитывать так, чтобы они вносили нечто здоровое в семью. Я глубоко убежден, что государственная, да еще советская, школа и может учить и должна уметь воздействовать на семью через ученика. Для этого, конечно,
нужно, чтобы школа была хорошая, чтобы был в ней сильный коллектив, чтобы ученики вели себя так, как хочет воспитатель. В таком случае и родители сами собой начинают идти в ногу со школой. Наверное, у Вас, в Вашей школе так и делается, правда?
В конце октября я еду лечиться в Кисловодск и мое сердце требует поддержки. Надеюсь до отьезда получить от Вас письмо, только очень прошу Вас напишите о себе больше. По Вашим письмам вижу, что Вы хороший, душевный человек. Напишите о разных мелочах вашей жизни, ни в чем так не заметна жизнь, как в мелочах. Сколько Вам лет, какое у Вас здоровье, какая у Вас квартира, какие дети, товарищи, друзья? Пожалуйста, не подумайте, что я просто любопытствую. Раз мы уже с Вами переписываемся, хочется знать о Вас больше. Может быть, летом я и в самом деле поселюсь на Истре, тогда познакомимся с Вами ближе. Может быть, Вы не уедете на Украину - проведем с Вами лето. Поговорим, посудачим о наших педагогических делах.
Привет.
Пишите.
А. Макаренко
В. М. РООТ
6 октября 1938, Москва
Дорогая Вера Михайловна!
За машинку не сердитесь, я привык, - лучше пишется и лучше думается. И, кроме того, все равно через сто лет совсем забудут, как писать пером, а перья останутся только в музеях, да и то ржавые.
Возвратился из санатория и нашел у себя Ваши письма. Спасибо и за письма, и за снимки, и за ласковой тон.
Что у Вас произошло? Почему седеют виски и почему такой лирически-грустный тон?
12 октября я приезжаю в Ленинград, там буду до 18 октября, целая куча всяких встреч и обсуждений. Имеется ли у Вас телефон? В Ваших письмах не нашел. Очень Вас прошу, давайте повидаемся. Где я остановлюсь, можно будет узнать в Союзе писателей, а еще лучше напишите мне сюда, - успеете? Как Вам позвонить? Иначе я не решусь беспокоить Вас дома.
Скорее всего меня остановят в гостинице "Интуриста". Не знаю, как она называется, помню, что возле Исакия.
Очень хочу Вас увидеть.
Привет.
А. Макаренко
Т. В. ТУРЧАНИНОВОЙ (из письма).
7 декабря 1938.
Татьяна Васильевна!
...Целый месяц я прожил в Кисловодске. Отдыхал, грустил, старел старел душой, мыслил...
Я не смотрю на педагогику как на искусство.
Не смотрю! Я на нее смотрю как на педагогику, хай она сказится, но пускай она перстанет быть такой скучной...
Теорию я так высоко ценю, что даже самому страшно становиться. Только то, что у них есть, - это не теория, а болтовня. Вот если бы кто-нибудь написал книгу в 300 страниц под заглавием "Технология чистого и практического чувства" или "Педагогические повороты глаз и бровей" - это была бы теория...
Привет.
А. Макаренко.
М. Н. МЕКЛЕР
25 октября 1938, Москва
Дорогая Мина Николаевна!
Нехорошо грустно пишете, падаете духом, а оснований, честное слово, для этого мало. Нельзя в настроении исходить из обстоятельств, не от Вас зависящих. Мало ли чего хочется людям, которых Вы не уважаете, мало ли какие эмоции могут возникнуть у ребенка по самым случайным поводам. И приезд отца к Вашей дочери тоже повод мелкий и случайный. Ваше настроение должно исходить из Ваших стремлений, из Ваших настоящих, справедливых чувств и идей, только в этом случае они ценны и о них можно думать и говорить.
Под влиянием одной минуты, в сущности, пустякового значения Вы плачете. Куда это годится? Ведь в Вашей личности, в каждом Вашем движении так много силы и благородства, и все это почему-то оказывается в стороне, обо всем этом Вы забываете. И самое худшее, в этой своей слабости Вы ищете основание для слабости завтрашней, Вы себя обижаете и тормозите.
Очень хорошо, что Вам охотно пишется, что в этой работе Вы находите радость и содержание. Это лучший признак Вашего будущего успеха. Держитесь по этой линии и не сдавайтесь.
А с мужем Вы управитесь, я в этом не сомневаюсь. Просто пришла пора начать расправу с этими многочисленными мелкими тварями, не способными принести радость ни себе, ни жене, ни детям. В большой общественной справедливости Вы должны найти и силы. Вы всегда должны
помнить, что Вы защищаете себя, нельзя допускать небрежения к женской доле, издевательства над лучшими чувствами и стремлениями женщины, нельзя разрешать никому испытывать материнские жертвы. Вы всегда должны об этом помнить. И конечно, Вы должны положить самый решительный и немногословный предел домогательствам Вашего бывшего супруга, домогательствам в сущности дешевым и дешево-сентиментальным. Разумеется, Вы должны его прогнать как можно скорее и как можно решительнее.
И самое главное, пишете. Я хорошо чувствую Вашу будущую книгу. Только больше правды, больше чувства и больше подробностей. Не жалейте ни себя, ни тем более мужа.
Простите меня, что пишу на машинке. Образовалась привычка к этому способу письма, пером писать сейчас для меня мучительно.
Очень хочется Вас видеть. Проще говоря, немного скучаю по Вас. Пишете мне в Кисловодск, каждой Вашей строчке буду несказанно благодарен. Мой адрес: санаторий КСУ имени М. Горького.
Крепко жму Вашу милую руку, от души желаю Вам бодрости, суровости и последовательности. А для того чтобы Вам было легче, чаще улыбайтесь. Я о Вас каждый день подолгу думаю и уверен, что все будет прекрасно. Во что бы то ни стало постараюсь в декабре Вас повидать.
Будьте веселы.
П. П. АРХАНГЕЛЬСКОМУ
25 октября 1938, Москва
Дорогой Павлуша!
Спасибо тебе за письма и за то, что подождал с моим ответом.
И еще большое спасибо за подарок. Это замечательно мило у тебя вышло, присылать мне законы эндшпиля.
Послезавтра я уезжаю в Кисловодск не гулять, лечиться. Все меня уверяют, что оттуда я возвращусь совершенно здоровым человеком, хотя сейчас я и так чувствую себя неплохо.
Семен часто пишет, хвастается своим сыном, и, мне кажется, в нем никаких изменений не произошло. Это больше всего мне не нравится. При всей своей богатой натуре он все-таки засох на скучном детдомовском подвиге. Очень явно ощущается в нем, чтот он не получил высшего образования, сам не растет. Поэтому получается очень однообразное впечатление. Это было бы не так плохо, если бы у него беднее была натура. В общем из него вышел довольно сентиментальный человек, он чересчур часто умиляется. А все же он замечательный, благородный и сильный человек.
О нем я сейчас пишу вот по какому поводу. Не устроить ли нам сьезд у Семена приблизительно в мае - июне месяце. У него там природа и украинские запахи, я думаю, что не так трудно будет списаться с Колькой и с Супруном. Семен нанял бы там соколовскую хату и кормил бы нас варениками, конечно, за наш счет.
От Колько я недавно получил письмо из Владивостока, он на каких-то курсах переквалификации. Колька молодец, умнеет не по дням, а по часам
и пишет философские письма. Он учавствовал в медпомощи на о. Хасан, и это здорово его расшевелило.
Я живу по-прежнему: не скучаю, но бестолково, много даром расстрачиваю энергии, как и большинство москвичей. Заканчиваю роман "Ньютоновы кольца", пишу так много, что на меня уже начинают коситься братья-писатели.