Во всяком случае поговорим основательно при встрече. Ведь никаких законов педагогики нельзя установить незыблемо: всегда картина бывает индивидуальная и всегда требуется специальное для данного случая решение.
Желаю Вам удачи и хорошего терпения.
Привет.
РОЗИНОЙ
7 декабря 1938, Москва
Уважаемая тов. Розина!
Возвратился из Кисловодска и получил Ваше письмо. Представьте себе, Вы оказались настоящим оракулом: новый ТЮЗ заключил со мной договор, я обязался написать пьесу - в этом отношении Вы все угадали.
Но не угадали в другом смысле: ни старые, ни новые театры не интересуются моими героями. У них, видите ли, другие планы, и по планам требуется, чтобы была показана наша современная школа. Поэтому все заказывают мне пьесы о школе. Несколько лет я сопротивлялся, а теперь решил попробовать. Но уже сейчас вижу, что никакой хорошей пьесы о школе написать не могу. В реальной нашей школе нет ничего такого, что могло бы меня увлечь как художника, а выдумывать и врать не умею. Так что... не знаю, что вообще выйдет из этого самого договора. Наверное, просто ничего не выйдет.
Ваше письмо обрадовало меня совсем с другой стороны. Смотрите, есть такие хорошие искренние люди, которые умеют взять, сесть и написать письмо о том, что нужно, о том, что в шкурном отношении простой нуль, но в отношении общественном просится на душу. Это, честное слово, очаровательно. Очень интересно было бы посмотреть, какое у Вас лицо.
Еще раз спасибо.
АЛЕКСАНДРОВОЙ
7 декабря 1938, Москва
Уважаемая тов. Александрова!
Очень благодарен Вам за внимание и на добром слове. Это было бы замечательно - поговорить и поделиться впечатлениями о нашей педагогической жизни. Я буду в Ленинграде в начале января, о дне моего приезда будет известно в Учительском клубе на Мойке, да и я постараюсь Вам об этом написать.
А что Вы сейчас делаете? Почему Вы о себе ничего не написали? Получается несправедливо, я разболтался о себе на сотнях страниц, а Вы и на одной устроили о себе полное умолчание.
Будьте здоровы и жизнерадостны.
Привет.
Л. Н. РАЗУМОВОЙ
30 декабря 1938
Дорогая Лидия Никитична!
Признаюсь, не ожидал от Вас письма и поздравления с Новым Годом. Думал, что вы расчеты со мною покончили своим ультиматумом: либо пиши настоящие письма, либо ничего не пиши.
Я этого ультиматума не понял по простоте сердечной. Что такое настоящее письмо, понятия не имею. Я даже не понял до сих пор, за что Вы на меня злобитесь и чего от меня хотите - в письме. Я понимаю, чего можно хотеть от человека в жизни, и сам часто требую того или другого от
людей. Но почему к письмам можно предьявлять какие-нибудь требования - не понимаю. У каждого человека своя манера писать. Я готов в крайнем случае писать и по чужой манере, но в таком с случае нужно мне показать, кому я должен подражать. Вообще, как видите, я поставлен в чрезвычайно затруднительное положение.
Я решил покориться необходимости и молчать. Но Ваше новогоднее письмо снова меня взволновало, как говорят поэты. Значит, Вы все-таки не такая злая и не такая ультимативная.
Это прекрасно. Это позволяет мне надеяться, что в следующий раз мы с Вами встретимся друзьями и на той самой точке, на которой мы расстались, т. е. без всяких обид и реакций. Это для меня существенно важно. Если и у Вас это так получается, значит, все хорошо. Может быть, есть еще и как-то иначе хорошо, но как не знаю. Все-таки письмо есть письмо, то есть бумажка, которая живого человека заменить не может...
Вот мы и покончили со всем тем, что несущественно. Есть еще много несущественного. Например, я действительно страшно занят, буквально обратился в грузчика. У меня много тяжелых неприятностей. При всем этом я сейчас очень одинок, но все это, честное слово, несущественно.
Важны только люди и живая жизнь - глаза, улыбки... разум.
Я от самого искреннего сердца желаю Вам счастья, свободного времени, первосортных друзей.
Но остерегайтесь людей, умеющих писать хорошие письма. Это всегда обманчиво.
Привет.
Макаренко
В. П. ЗАХАРЖЕВСКОМУ
11 января 1939, Москва
Валериан!
Как приятен твой поэтический почерк! Как приятны - терпки твои сентенции и намеки, особенно на Чехова, Толстого, Тургенева...
Может быть, в "их" время и было богатство жизни, которое просится в роман, но я с ними не поменялся бы. Лучше наша бедность. Мы живем страшно большими поворотами души, хоть сами этого не замечаем.
Вот, например, ты пишешь книгу. Я уверен, это будет очень хорошо. Устрой так, чтобы эта книга была хорошим ответом вересаевским "Запискам врача".
Напиши остроумно, бодро и зло. Ничего не бойся, медицина не педагогика!
Мы живем скромно - денег мало, в гости не ходим, в татрах почти не бываем. Очень будет приятно, когда Елка приедет в Москву. Мы, столичные, любим, когда к нам приезжают провинциалы. Мы показываем им Третьяковскую галерею и говорим: "Это мы сделали!"
Показываем метро, и ничего говорить даже не нужно провинциал настолько обалдел, что все равно ничего не услышит. Пиши книгу скорее, будешь печатать.
Привет всем от всех.
Твой А. Макаренко
Л. Н. РАЗУМОВОЙ
11 января 1939, Москва
Дорогая Лидия Никитична!
Спасибо, что написали просто и толково. Я такой человек, каким Вам представился в Ленинграде, но одиночество иногда и мне надоедает, надоедают неприятности. Никакого нет противоречия, все правильно. А почему я один - это разговор длинный.
Сейчас я живу как чернорабочий, делаю всякую неинтересную работу и ожидаю вдохновения, т. е. хорошей темы. Все это, конечно, придет.
Что касается друзей, то я не запрещаю им помогать мне нести груз, если это они делают по собственному почину, а не по моей просьбе. Сам я об этом никогда не попрошу. Такой гордый.
А письма все-таки далеко не то, что живой человек. Уж это извините. Пишите, Лидочка.
Пишите больше? Я люблю получать длинные письма от умных людей. От дураков люблю короткие.
А. Макаренко
С. А. КАЛАБАЛИНУ
январь 1939
Дорогой Семен!
С Новым годом я тебя поздравил - получил ли ты мою телеграмму? Я послал телеграмму и Шершневу, но он давно мне не пишет, свинья совершенно исключительная.
Спасибо, что хоть ты меня не забываешь. Очень рад твоим семейным и производственным успехам, это всегда наполняет меня гордостью.
Недавно в Москву приехала экскурсия работников детских домов и колоний Полтавщины. Многие меня помнят по Полтаве. Говорят, что во всех колониях Полтавской области заведена наша система командиры и даже сводные отряды. Завели они все это рановато, хорошие вещи у нас принято заводить через 5 лет после смерти авторов. Черт с ними, даже для распостранения совета командиров я умирать не хочу.
Что это значит: "Меня назначили внешкольным инспектором-консультантом"? Как темно нынче пишут! Значит ли это, что ты ушел из Соколовки или не значит#1? А если не значит, какой из тебя к черту инспектор?
Я живу скучно. Писать ничего не хочется, меня все равно читают только читатели, "Зои" принципиально не читают и пишут гадости в "Комсомольской правде"#2. Выползают эти Зои в одиночку, нагадят и пойдут, а в одиночку мне с ними спорить не хочется.
Писать скоро ничего не буду. Пробавляюсь разными пустячками да
леко не первого сорта. Надо накопить достаточно энергии, чтобы взяться за моих врагов по-настоящему, никак не сосредоточусь на хорошей теме.
В марте собираюсь поехать в один дом отдыха, здесь есть под Москвой приличный, и на май закачусь в Ялту и, честное слово, буду лежать на травке и плевать на кипарисы.
Пиши, не забывай. Привет Гале, Антону и всем прочим твоим наследникам.
От Гали привет и поцелуй всем соколовцам.
Твой А.
С. А. КАЛАБАЛИНУ
2 февраля 1939, Москва
Дорогой Семен!