Бьют, конечно, по системе. Метод такой: все наши недостатки, недоделки, просто пропущенные места, случайные ошибки считают элементами системы и с остервенением доказывают, что у нас не система, а ужас. Мне выгоднее в таком случае отмалчиваться и делать свое дело.
Желаю Вам всего хорошего.
Спасибо за дружеское письмо.
Искренне уважающий Вас
А. Макаренко
Н. Ф. Остроменцкой
18 марта 1927.
Харьков, Песочин,
колония им. М. Горького
Многоуважаемая Надежда Феликсовна!
Только сегодня получил Ваше письмо от 10. III. Спасибо, что не забываете. Не знаю, как понимать Ваше письмо, приедете Вы или не приедете после 20-го - из Вашего письма это не ясно. К тому же, наверное, Вы так увлеклись новой колонией, что Вам трудно будет вырваться.
То, что колония Ваша находится близко от города, само по себе не так плохо, но это обстоятельство потребует вначале очень твердого нажима. Не знаю, как Вы принципиально относитесь к "нажиму". Я лично глубоко убежден, что в борьбе с беспризорностью, со всем тяжелым комплексом, его сопровождающим, нажим есть самое экономное и самое педагогическое средство, но требуется постоянная напряженная работа Вашей воли для того, чтобы "нажим" этот проводить. При этом самый аппарат Вашей воли должен работать очень точно, чтобы не переборщить, не вызвать к Вам же озлобления. Я вот не знаю, как в Вашем характере с этим!
Если Вы у себя сейчас не находите подходящей силы, то лучше Вам располагаться подальше от базара. Со временем эта сила у Вас должна выработаться - в этом и будет заключаться Ваша квалификация как заведующей. Я глубоко убежден, что умение действовать своей волей как регулятором не дается от природы, а вырабатывается опытом и постоянным пристальным вниманием к себе.
Кроме того, всё у Вас должно решаться созданием ядра. Нужно только, чтобы оно было не закрытое, не строго определенное.
Вы, пожалуйста, не стесняйтесь с разными вопросами. Мне бы очень хотелось Вам помочь более реально, потому что я чувствую, Вы хотите делать дело без всяких предрассудков, значит, то же, что делаю и я. Но настоящую помощь я мог бы Вам оказать, только увидев Вашу колонию, ведь все зависит от сложной "ситуации" местной обстановки. Прежде всего расположение материальных элементов имеет огромное значение. Мне иногда кажется, что летом я сумею заехать к Вам на денек, другой, если, разумеется, к лету Вы не бросите колонию.
Как мы живем? Кто его знает, мы ведь не со стороны смотрим.
Сейчас весна, значит, больше нужды и больше работы. Плодов земных никаких, и денег требуется много.
Мои проекты о детском трудовом корпусе (Вы что-нибудь слышали об этом?) решил пока что оставить в бездействии. Правда, этот проект был замечен "в кругах" с большим интересом, но я сразу понял, что встречу бесконечное сопротивление как сверху, так и снизу...
Я в общем решил подождать, пока положение дел само приведет к мысли о моем проекте, а что это будет я крепко верю.
В то же время уже сейчас кое-что практически намечается. Тут где-то под Харьковом есть Комаровка, нечто напоминающее старый Куряж. Сейчас предлагают мне взять ее. Кажется, пойдут на все условия. Получится две колонии, которые еще не составят корпуса, но составят нечто, что можно, например, назвать дивизией. 22 марта еду смотреть эту самую Комаровку.
Впрочем, если я всего этого добьюсь, то это все-таки будет страшной глупостью. У нас, собственно говоря, ничего делать не нужно. Чем больше работаешь, чем больше делаешь, тем больше на тебя "собак вешают", и при этом вешают с каким-то особенным наслаждением.
Я сейчас не могу без содрогания представить себе всю стадию "педагогических" разговоров и интересиков в Наркомпросе. Да ну их!
Так приезжайте!
Жму Вашу руку.
Ваш А. Макаренко
ИЗ ПИСЬМА Г. С. Салько (Макаренко) июль 1927
[В т. 8 восьмитомника на стр. 30 дана компоновка из пары писем Макаренко от июля 1927 г., с отсебятиной то ли от Галины Салько, то ли от составителей 8-томника. Точный текст писем Макаренко от июля 1927 г. см. в двухтомнике переписки Мака с женой, издание Гетца Хиллига].
...Сейчас 11 часов. Я прогнал последнего охотника использовать мои педагогические таланты и одиноко стою перед созданным мной в семилетнем напряжении миром.
Не думается, что такой мир очень мал. Мой мир в несколько раз сложнее мира Вселенной... в моем мире есть множество таких предметов, которые ни один астроном не измерит при помощи самых лучших своих трубок и стеклышек.
Мой мир - люди, моей волей созданная для них разумная жизнь в колонии и постоянная борьба#1... со стихией...#2
Мой мир - мир организованного созидания человека. Мир точной ленинской логики, но здесь столько своего, что это мой мир...
Я всегда был реалистом. И сейчас я трезво знаю, что мой колонисткий период надо кончать, потому что я выкован кем-то наново и мне нужно перестроить свою жизнь. Минутами мне хочется разобраться в себе и вызвать то новое, что во мне происходит, но мне жаль нарушать очарование сегодняшнего дня: все прекрасно, прекрасно жить сегодня, и прекрасна была вся моя жизнь, потому что она привела меня к сегодняшнему дню...
СТАРЫМ ГОРЬКОВЦАМ
10 марта 1928
С удивлением я узнал, что среди старых работников колонии упадок духа и обида, обида не против ревизионной комиссии, а лишь против меня за мое открытое выступление на педагогическом совете. Признавая за Вами всеми великие заслуги в истории колонии и лично чувствуя себя многим обязанным Вам, я в то же время вовсе не склонен делать из наших заслуг какой-то неприкосновенный капитал, позволяющий нам жить на проценты. Поэтому считаю своим дружеским долгом сказать Вам следущее.
1. ...Приезд комиссии - это генеральное сражение, в котором мне пришлось много употребить энергии, такта и смелости, чтобы отстоять колонию. В конце второго дня я уже знал, что к нам приехали культурные люди, положительно относящиеся к нашей работе. Поэтому я позволил себе в качестве последнего удара собрать педагогический совет.
Собрание серьезных культурных людей, настолько обладающих достоинством, что они не позволил себе отнекиваться и унизиться до лжи, было действительно ударом, после которого комиссии стало просто стыдно.
То, что я сказал о работниках, было правдиво и имело тот прямой практический смысл, что заткнуло глотки всем другим, желающим по-другому говорить о тех же работниках. Это обыкновенный стратегический прием, приносящий всегда положительный эффект.
2. То, что я говорил обо всех работниках, было справедливо и ни для кого не обидно. Нельзя в самом деле так привыкнуть к собственному покою, что при малейшей необходимости реализовывать свою ответственность, заявлять протест и поднимать крик. Известная часть, самая, впрочем, маленькая, всех тяжелых неприятностей, пережитых мною за эту зиму, могла быть переложена и на вас.
3. Что касается Л. П. и З. П.#1, то их отчужденность от активной работы в колонии, их замкнутость в своих прежних заслугах - факт, который не нужно отрицать.
Никаких обид и расстроенных выражений переносить не хочу считаю все это грубейшей нечуткостью, неделикатностью и грубостью по отношению к себе и к нашему делу. Если мне приходится без конца бороться за общее дело и за всех, то это еще не значит, что на мои плечи можно нагрузить еще и разбор совершенно ненужных обид, представляющих уже какую-то излишнюю роскошь.
А. Макаренко
ИЗ ПИСЬМА Г. С. Салько (Макаренко)
март 1928
...Поездка за границу (бросить колонию на год!) приблизит меня к педагогическим деятелям, которых я всегда считал шарлатанами и которых
Вы любить не можете. Я всегда думаю так: лучше быть ярким завколом (заведующим колонией), чем сереньким писателем. Вообще: если писать книгу, то только такую, чтобы сразу стать в центре общественного внимания, завертеть вокруг себя человеческую мысль и самому сказать нужное сильное слово. Для этого и за границу ездить не нужно.
Сегодня я как раз прочитал 20-й том Горького#2 - там есть дельные мысли о героях на час и героях на всю жизнь. Как-то неясно горький по этому случаю говорит, что под Харьковом есть колония, и он мог бы много рассказать об удивительных людях этой колонии, но ему лично сделать неудобно... Как видите, и я могу считать себя кандидатом в герои навсегда.