— Ему здорово не везло. Бэджер катастрофически доверчив.
— Не везло.., не везло! Просто сей молодой человек никогда в жизни палец о палец не ударил.
— Глупости, папа. Да он каждый день вставал в пять утра кормить этих мерзких кур. Он ведь не виноват, что они заболели этим рупом или крупом[10], или как там это еще называется.
— Мне всегда была не по вкусу эта затея с гаражом. Чистое безрассудство. Тебе следует от нее отказаться.
— Не могу, сэр. Я обещал. Я не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.
Они продолжали спорить. Руководствуясь исключительно своим взглядом на Бэджера, викарий не в силах был согласиться, что обещание, данное этому молодому человеку, непременно следует выполнять. Он полагал, что Бобби упрямец, который вознамерился любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не самого неподходящего из всех возможных компаньонов. Бобби же упорно твердил свое: он не может «подвести старину Бэджера».
Кончилось тем, что викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас сел писать фирме «Хенрик и Далло», что не может принять их предложения.
Писал он с тяжелым сердцем, ибо упускал случай, который едва ли еще подвернется. Но иначе он поступить не мог.
Позднее на площадке для гольфа он рассказал о письме Франки. Она слушала его очень внимательно.
— Тебе пришлось бы поехать в Южную Америку?
— Да.
— Ты был бы рад?
— Да, почему бы и не съездить?
Франки вздохнула.
— Как бы там ни было, по-моему, ты поступил правильно, — твердо сказала она.
— Ты это насчет Бэджера?
— Да.
— Не мог же я подвести горемыку, верно?
— Верно, только смотри, чтобы этот, как ты его называешь, «горемыка», не пустил тебя по миру.
— О, постараюсь быть осмотрительным. А вообще, чего мне бояться? У меня же ничего нет.
— В этом есть даже некая прелесть, — сказала Франки.
— И какая же?
— Сама не знаю. Во всяком случае, звучит довольно мило и бесшабашно. Хотя, знаешь, если честно, у меня, пожалуй, тоже мало что есть. То есть отец дает мне деньги на карманные расходы. У меня есть дома, где я могу жить, и наряды, и горничные, и какие-то жуткие семейные драгоценности.., и предостаточный кредит в магазинах, но ведь это все принадлежит моему семейству, а не мне.
— Да, но… — Бобби замолчал.
— Ну, конечно, я не сравниваю.
— Да, у меня ситуация несколько иная, — сказал Бобби.
Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они в молчании дошли до следующей метки.
— А я завтра еду в Лондон, — сказала Франки, когда Бобби установил мяч для первого удара.
— Завтра? Жаль.., а я хотел пригласить тебя на пикник.
— Я бы с удовольствием. Но, увы, не могу. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.
— Тебе надо бы остаться дома и ухаживать за ним, — сказал Бобби.
— Он не любит, чтобы за ним ухаживали. Его это ужасно раздражает. Предпочитает, чтобы с ним оставался лакей. Тот ему сочувствует и безропотно терпит, когда в него кидают чем попало и обзывают болваном.
Бобби зацепил мяч поверху, и тот тихонько скатился в канавку.
— Не повезло! — сказала Франки и тут же послала мяч отличным прямым ударом. — Кстати, — заметила она, — в Лондоне мы могли бы видеться. Ты скоро приедешь?
— В понедельник. Но.., понимаешь.., ни к чему это.
— Что значит ни к чему?
— Ну, видишь ли, большую часть времени я буду работать механиком. Понимаешь…
— Я думаю, это не помешает тебе, как всем прочим моим друзьям, прийти ко мне на коктейль и расслабиться, — сказала Франки.
Бобби только покачал головой.
— Если тебе не нравится коктейль, можем устроить вечеринку с пивом и сосисками, — сказала Франки, желая его ободрить.
— Послушай, Франки, к чему это? Мы люди разного круга. Боюсь, мне будет не совсем комфортно в компании твоих друзей.
— Поверь, у меня бывает очень разношерстная публика.
— Не делай вида, будто не понимаешь, о чем я толкую.
— Ну хочешь, прихвати с собой Бэджера. Раз ты так дорожишь его дружбой.
— У тебя предубежденье против Бэджера.
— Наверно, оттого, что он заика. Когда при мне кто-нибудь заикается, я тоже начинаю заикаться.
— Послушай, Франки, ни к чему это, ты сама знаешь. Когда мы тут, все понятно. Тут особо не развлечешься, и я, вероятно, лучше, чем ничего. Ты всегда была ко мне внимательна, и я страшно тебе благодарен. Но, понимаешь, я отлично знаю, что я — никто.., и понимаешь…
— Когда ты выговоришься относительно своей неполноценности, — холодно произнесла Франки, — будь любезен, выведи мяч из лунки и лучше нибликом, а не короткой клюшкой.