«У М. А. отвратительное состояние», — записала в дневнике Елена Сергеевна.
Правда, обозначился и просвет в тучах. Мутных и Леонтьев, высшее начальство Большого театра, предложили Михаилу Афанасьевичу ставить «Минина». Сразу же возник вопрос — а кто художник? Федоровский, Вильямс, Дмитриев? Булгаков предложил Дмитриева. Начальство попросило Михаила Афанасьевича дать телеграмму Дмитриеву, зная об их дружбе. На следующий день Елена Сергеевна дала телеграмму Асафьеву, чтобы порадовать, и Дмитриеву, чтобы делал эскизы, ведь он дружил с Асафьевым и хорошо знал будущую оперу, читал либретто и слушал музыку у Асафьева. Думали Дмитриева порадовать интересным заказом. Но получилось совсем наоборот: Владимир Владимирович тут же позвонил из Ленинграда и выразил свое недовольство тем, что не дирекция театра, а автор либретто заказывает ему оформление постановки, к тому же заказывает эскизы без заключения договора. А что же мог в этом случае поделать Михаил Афанасьевич? Он обрадовался, что дело с постановкой стронулось с мертвой точки, перешло на практические рельсы, думал порадовать друга, что вместе будут работать над постановкой, а друг недоволен: почему дирекция сама не вступает с ним в переговоры, не заключает договор, а требует показать эскизы. Господи! Сколько сложностей, противоречий в жизни. Думаешь одно, а получаешь другое, чаще всего противоположное задуманному. И все недовольны, раздражены. А дирекция, оказывается, колеблется между ним и Федоровским, поставив Михаила Афанасьевича в сложное положение. Интриги, интриги повсюду. И никак не отряхнешься от них, интриги опутывают человека, как нити лилипутов Гулливера, попробуй разорви их. Нет, интриги сковывают волю, ограничивают свободу действий…
В таком дурном настроении Михаил Афанасьевич, поддавшись на уговоры Елены Сергеевны, пошел в новооткрытое место — Дом актера, где встретились с Дорохиным, Раевским, Ардовым и их женами и мило провели вечер. Настроение чуточку улучшилось, но на следующий день опять возник этот мучительный вопрос — как быть с Дмитриевым, ведь Михаил Афанасьевич послал ему телеграмму. Мутных и Леонтьев, присутствовавшие днем на репетиции все еще колебались. А Булгаков потребовал прямого ответа:
— Или вы давайте телеграмму Дмитриеву о том, чтобы он делал эскизы, или придется аннулировать мою телеграмму.
— Хорошо, что вы эту телеграмму дали, пусть покажет эскизы, а потом мы заключим с ним договор, если театру подойдет.
Эти слова Мутных поразили Булгакова… Как? Дмитриев — известный художник, не раз доказывавший свой высокий профессионализм в театре, должен как приготовишка сначала показать эскизы, а потом получить или не получить заказ на оформление спектакля?
Как и предполагал Михаил Афанасьевич, Дмитриев обиделся на дирекцию и отказался делать эскизы. Только начались переговоры о постановке «Минина», так порадовавшие Булгакова, и сразу так неудачно. Это насторожило Михаила Афанасьевича… Как бы с «Мининым не повторилась печальная история „Мольера“, загубленного постановщиками. Любая постановка спектакля зависит от настроения людей, а тут уже в самом начале коллективного дела сталкиваются амбиции… Что ж будет во время постановки спектакля?
„Вечером Вильямсы и Любовь Орлова. Поздно ночью, когда кончали ужинать, позвонил Гр. Александров и сообщил, что Орджоникидзе умер от разрыва сердца. Это всех потрясло“, — записала Елена Сергеевна в дневнике 18 февраля 1937 года.
На следующий день попытались попасть в Колонный зал, где лежало тело покойного, но очередь народа тянулась по Тверской и начиналась где-то очень далеко.
Запись 20 февраля: „Проводила М. А. в Большой. Вышли из метро на площадь Дзержинского, потому что на Театральную не выпускали.
М. А. был на репетиции „Руслана“, потом его позвали на совещание о том, как организовать приветствие Блюменталь-Тамариной к ее 50-летнему юбилею. А потом он с группой из Большого театра вне очереди был в Колонном зале. Рассказывал, что народ идет густой плотной колонной (группу их из Большого театра присоединили к этой льющейся колонне внизу у Дмитровки). Говорит, что мало что рассмотрел, потому что колонна проходит быстро. Кенкеты в крепе, в зале колоссальное количество цветов, ярчайший свет, симфонический оркестр на возвышении. Смутно видел лицо покойного“.
Назначенное чтение „Записок покойного“, на котором должны были присутствовать Раевский, Дорохин, Ардов с женами, пришлось отменить. „У М. А. дурное настроение духа“, — констатировала Елена Сергеевна.