Тот склонился низко, говоря:
— Такая честь, прокуратор…
— Итак, Афраний, — заговорил Пилат, плохо слушая последние слова своего гостя, нервничая почему-то и потирая руки, что, по-видимому, становилось привычкой прокуратора, — вы свободны, я не держу вас. Мне пришлите сюда этого Левия сейчас же. Я поговорю с ним. Мне нужны еще кое-какие подробности дела Иешуа.
— Слушаю, прокуратор, — отозвался Афраний и стал отступать и кланяться, а прокуратор обернулся, хлопнул в ладоши и вскричал:
— Эй! Кто там? Свету в колоннаду мне! Свету!
Из тьмы у занавеса тотчас выскочили две темные как ночь фигуры, заметались, а затем на столе перед Пилатом появились три светильника.
Лунная ночь отступила с балкона, ее как будто унес с собою уходящий Афраний, а через некоторое время громадное тело Крысобоя заслонило луну.
Вместе с ним на балкон вступил другой человек, маленький и тощий по сравнению с кентурионом.
Кентурион удалился, и прокуратор остался наедине с пришедшим.
Огоньки светильников дрожали, чуть-чуть коптили.
Прокуратор смотрел на пришедшего жадными, немного испуганными глазами, как смотрят на того, о ком слышали много, о ком сами думали и кто наконец появился.
Пришедший был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Он был непригляден и скорее всего походил на городского нищего, каких много толпится у террас храма или на базарах Нижнего Города.
Молчание продолжалось долго и нарушилось оно каким-то странным поведением пришельца. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.
— Что с тобой? — спросил его Пилат.
— Ничего, — ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опала.
— Что с тобою? Отвечай, — повторил Пилат.
— Я устал, — ответил Левий и поглядел мрачно в пол.
— Сядь, — молвил Пилат и указал на кресло.
Левий недоверчиво-испуганно поглядел на прокуратора, двинулся к креслу, поглядел на сиденье и золотые ручки и сел на пол рядом с креслом, поджав ноги.
— Почему не сел в кресло? — спросил Пилат.
— Я грязный, я его запачкаю, — сказал Левий, глядя в землю.
— Ну хорошо, — молвил Пилат и, помолчав, добавил: — Сейчас тебе дадут поесть.
— Я не хочу есть, — ответил Левий.
— Зачем же лгать? — спросил Пилат тихо. — Ты ведь не ел целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо. Не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал мне нож, который был у тебя.
— Солдаты взяли его, когда вводили сюда, — ответил Левий и обнаружил беспокойство. — Мне его надо вернуть хозяину, я его украл.
— Зачем?
— Нужно было веревки перерезать, — ответил Левий.
— Марк! — позвал прокуратор, и кентурион вступил под колонны.
— Нож его покажите мне.
Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож и, подав его прокуратору, ушел.
— Его вернуть надо, — неприязненно повторил Левий, не глядя на прокуратора.
— Где взял его?
— В хлебной лавке у ворот. Жену хозяина Лией зовут.
Пилат утвердительно кивнул головой и сказал, накладывая руку на лезвие ножа:
— Относительно этого будь спокоен. Нож будет в лавке тотчас же. Теперь второе: покажи хартию, которую ты носишь с собою и в которой записаны слова Иешуа.
Левий с ненавистью поглядел на Пилата и улыбнулся столь недоброй улыбкой, что лицо его обезобразилось.
— Все хотите отнять? И последнее? — спросил он.
— Я не сказал тебе — отдай, — сказал Пилат, — я сказал — покажи.
Левий порылся за пазухой и вытащил свиток пергамента.
Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать чернильные знаки.
Это продолжалось довольно долго.
Пилат, с трудом разбираясь в корявых знаках, иногда склонялся к пергаменту, морщась, читал написанное рукою бывшего сборщика податей.
Он быстро понял, что записанное представляет несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и обрывки стихов.
Пилат обратился к концу записанного, увидел и разобрал слова:
«Смерти нет…» — поморщился, пошел в самый конец и прочитал слова:
«…чистую реку воды жизни…», несколько далее…. «кристалл».
Это было последним словом. Пилат свернул пергамент, протянул его Левию со словом:
— Возьми. — Потом, помолчав, заговорил: — Ты книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде без пристанища. У меня в Кесарии есть библиотека. Я могу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет.