Тут отец Алексей достал из кармана клетчатый носовой платок и стал сморкаться - да, кстати, утер украдкой глаза.
– Худое пошло тогда наше житье! - продолжал он,- Уж я только об одном и думаю: как бы он не сбег или, сохрани господи, в самом деле над собою какого зла не учинил! Караулю я его на каждом шагу - а в разговор и вступать-то боюсь. И проживала в ту пору вблизи нас соседка, полковница, вдова - Марфой Савишной ее звали; большое я к ней уважение питал - потому женщина рассудительная и тихая даром, что молодая и собой пригожая; хаживал я к ней часто - и она моим званием не гнушалась. С горя да с тоски, не зная, что уж и придумать, я возьми да всё ей и расскажи. Сперва она очень ужаснулась и даже всполошилась вся; а потом раздумье на нее нашло. Долго она изволила сидеть этак молча; а потом пожелала сына моего видеть и побеседовать с ним. И почувствовал я тут, что беспременно мне следует исполнить ее волю; ибо не женское любопытство в этом случае действует, а нечто иное. Вернувшись домой, стал я убеждать Якова: «Поди, мол, со мною к госпоже полковнице». Так он и руками и ногами! «Не пойду, говорит, ни за что! О чем я с ней буду беседовать!» Даже кричать на меня стал. Однако я, наконец, уломал его - и, запрягши саночки, повез его к Марфе Савишне, да, до уговору, оставил его с нею на-едипо. Самому мне удивительно, как это он скоро согласился? Ну, ничего,- посмотрим. Часа через три или четыре возвращается мой Яков. «Ну,- спрашиваю я,- как тебе соседка наша понравилась?» Ничего он мне не отвечает. Я опять его пытать. «Добродетельная, говорю, дама… Обласкала, чай. тебя?» - «Да, говорит, она не как прочие». Вижу я, он как будто помягче стал. И решился я тут его спросить… «А наваждение, говорю, как?» Глянул Яков на меня, как кнутом стеганул,- и опять ничего не промолвил. Не стал я его больше тревожить, убрался из комнаты вон; а час спустя подошел я к двери, посмотрел сквозь замочную скважину… И что же вы думаете? - спит мой Яков! Лег на постельку и спит. Перекрестился я тут несколько раз кряду. Пошли, мол, господь, всякой благодати Марфе Савишне! Видно, сумела голубушка, ожесточенное его сердце тронуть!