480.
1891 г. Декабря 20. Бегичевка.
Время так скоро идет в здешних хлопотах, что мне кажется, что я вчера писал тебе, а прошло, кажется, уже дня три (ровно три). У нас всё то же, стало быть всё хорошо.
Вчера был Писарев, и мы с ним уладили большие дела. — Всё хорошо. И он, и мы довольны друг другом. Нехорошо то, что картофеля нет, нельзя его сохранить без подвалов, и он весь — десятки тысяч пудов — пойдет на винокур[енные] заводы, а не на пищу людей. Ах, это винокурение. Пьянство не ослабевает. В деревне Ив[ана] Ив[ановича], даже в двух, открываются кабаки, и нет возможности их запретить.
Вчера наши сожители решили переехать от нас за 18 верст, в центр самых дальних столовых, в Ефремов[ском] уже уезде, и нам недоставало человека, чтобы поместить его в другом дальнем конце. И вот нынче явился, — пришел пешком, один из темных, из Полтавы, Леонтьев.1 Леонтьев этот, несмотря на фамилию, самый еврейский тип. Но человек, кажется, тихий, и трудолюбивый, и толковый. Он привез из Полтавы собранные там средства на содержание двух столовых. Из помощников наших самый полезный Гастев.2 Всё делает весьма скоро, умно. Про Новоселова нельзя судить, п[отому] ч[то] у него несколько дней страшно болят зубы. Нынче я был дома, а Коншин с Черняевой3 поехали в одну сторону за 7 верст, Гастев в другую — за 7 в[ерст] и Маша одна в третью, верст за 5. Утро было хорошо, но к вечеру, 4-м часам, поднялась сильная метель, и я очень тревожился. Послал за Машей, а она приехала, потом вернулся Гастев, и позднее всех вернулись те. Я очень беспокоился. Пишу это, чтобы ты знала, как мы благоразумны и бережем друг друга. —
Коншин завтра едет, скажи милому Гроту. Что такое Количка ничего не пишет про горох? Что моя статья? Твое письмо вчерашнее опять хорошее, успокоительное, но что то ты уж слишком хвалишься своим здоровьем.4 Во мне запало сомнение: правда ли? Вижу тебя часто во сне. И теперь тороплю время, поскорее быть с вами. Целую тебя и детей. Видел очень живо во сне Аг[афью] Мих[айловну]. Жива ли она? От Левы бодрые и дельные письма. Мы тоже пишем ему. Ну, до свиданья, милый друг.
Л. Т.
На конверте: Москва. Хамовнический пер., № 15. Графине Софье Андревне Толстой.
1 Борис Николаевич Леонтьев (1866—1909). См. ч....
2 Петр Николаевич Гастев (р. 1866 г.), в 1891—1892 гг. работал с Толстым на голоде.
3 Марья Владимировна Черняева, бывшая курсистка, затем учительница.
4 От 17 декабря (ПСТ, стр. 477—478).
481.
1891 г. Декабря 24. Бегичевка.
Получили вчера еще твое письмо,1 милый друг, через Протопопова. Протопопов приехал с другим г-ном Обольяниновым.2 Оба они петербургские и плохо понимающие условия жизни, а вместе с тем возбужденные отчасти фальшивым представлением о голоде и раздраженно осуждающие правительство. При том занятии делом, в к[отором] мы находимся, это производит неприятное впечатление. Но они недурные люди, в особенности Протопопов. Самое неприятное впечатление произвели мне письма Левы.3 Легкомыслие, барство и нежелание трудиться. —
Я очень боюсь, что он совершенно бесполезно потратит там деньги жертвованные, чужие. Он свел теперь дело на то, чтобы покупать и раздавать муку, т. е. делать то самое, что делает земство или администрация. Купить же рожь и раздать сделает земство или чиновники не хуже его, так что ему незачем и быть там. Проще передать деньги земству. Очень мне это жалко: и то, что деньги тратятся даром, и главное то, что он так легкомыслен и самоуверен. Я писал ему об этом и по почте, и с Протопоп[овым].4
Посетителей у нас бездна. Накануне Прот[опопова] был Леонтьев, темный, — приехавший из Полтавы, с деньгами на столовую. Нынче я его устроил в 15 верстах от нас, — самый дальний пункт в одну сторону. Новоселов, Черняева и Гастев, к[отор]ых мне очень жалко, что ты так осудила,5 они очень и очень хорошие, самоотверженные люди и работники, — уехали в другую сторону, тоже на самый дальний пункт от нас, за 15 же верст, и поселились там в избе, без чаю, молока, пищи иной, как та, к[оторая] в столовых, без постелей и т. п. —
Если будет хороша погода, я завтра проведаю их. Потом 3-го дня приехала и вчера уехала одна Вагнер, сестра милосердия, выдержавшая курс сестер Красн[ого] Креста, мать 17-летнего сына, готовая ехать повсюду с небольшими деньгами. Я ее направил в Казань, к Соловьевой.6 Нынче приехала Эл[ена] Павл[овна]. Очень она жалка и мила. Я нынче ездил далеко верхом по столовым. Надо всё объездить перед отъездом. Всё идет хорошо, всё независимо от нашей воли расширяется. Третьего дня был в деревне, где на 9 дворов одна корова; нынче был в деревне, где почти все нищие. Я говорю нищие в том смысле, что это всё люди, не могущие уж жить своими средствами и требующие помощи — не держащиеся уже сами на воде, а хватающиеся за других. Таких всё больше и больше.
Мы все здоровы и, кажется, не дурны. Я приятно и легко занят. Маша не совсем хороша, но плохого нет. Целую тебя и детей.
Пишу лениво, но это не значит, чтобы таково было чувство к тебе. Радуюсь его силе.
На конверте: Москва. Хамовнический пер., № 15. Графине Софье Андревне Толстой.
1 От 20 декабря.
2 Лев Александрович Обольянинов — член Гдовской земской управы.
3 Письма эти не сохранились. О них см. (С. А. Толстая, «Моя жизнь», часть VI, стр. 196.
4 Известно письмо Л. Л. Толстому от 23 декабря, см. т. 66.
5 В письме от 20 декабря (ПСТ, стр. 483—484).
6 Вepa Соловьева жила во время голода в Тетюшском уезде Казанской губ.
1892
482.
1892 г. Февраля 4. Бегичевка.
Мучался о тебе, милый друг, вроде как в тот вечер о наших девицах. Только дай Бог, чтобы так же напрасно. Нынче получил от Ермол[аева]1 выписку и сводил счеты и писал деловые письма, и считали с конторщиками. Всё вполне уяснил и мог бы тебе похвастать. От Писар[ева] получил весь первый заказ 12 ваг[онов]. От Кол[ечки] 1 ваг[он] ржи и 4 гороха, из к[оторых] один послан Наташе. Знаю, и где они, и сколько осталось. Утомляют и мучают попрошайки. А нынче я решил насчет дров; и с завтрашнего дня будем выдавать записанным, более чем 200, семействам записки на дрова.
Если успеешь, похлопочи у казны и у Хомякова2 о дровах. Нынче я убедился, что эта нужда ужасная и что попрошайничество очень путает представление о действительности нужды. Сейчас написал письмо Тулинову3 о горохе, к[оторый] он просил у нас, и, между прочим, желая подбодрить их, высказал то, что сам чувствую. Много есть тяжелого, и самое тяжелое это попрошайничество, недовольство, требовательность, зависть и т. п. И мы на это досадуем. Нам кажется, что всё должно идти гладко, ровно, без тяжести борьбы и напряжения, — не напряжения труда (его не много нужно, и он легок), а напряжения доброты, насколько ее есть; а как же это может быть, когда находишься в исключительном положении и делаешь исключительное дело. Всё кажется — и нам так казалось сначала — что это что-то вроде partie de plaisir;4 но чем дальше входишь в дело, тем тяжелее, и попрошайничество есть показатель исключительного положения. — Ох! как ты доехала! Не было ли у тебя мрачных мыслей? У меня нет. И если вспомню о тебе, то проходят, и чувствую только грусть, что тебя нет. Прощай, голубушка, целую тебя и детей.