Выбрать главу

3 Повидимому Толстой имеет в виду пьесу Полушина «Василиса Марковна», о которой он уже писал Черткову в предшествовавшем письме (см. прим. к п. 197).

* 199.

1888 г. Сентября 13. Я. П.

Полушина мнѣ очень жаль; но жалче всего то, что онъ пишетъ, и писаніемъ думаетъ кормиться съ семьей. Чѣмъ скорѣе онъ пойметъ, что это невозможно, тѣмъ лучше для него. А то отъ этаго писанья и надеждъ, вызываемыхъ имъ, онъ все только болѣе и болѣе дѣлается безпокойньмъ1 и неестественнымъ. Какъ ни больно, но для него надо остановить это. Изъ всего, что онъ писалъ, кромѣ перваго разговора въ «Что т[акое] ж[ена]»2 очень хорошаго, ничего не было сноснаго. Все фальшиво до послѣдней степени, также и послѣднія сцены и «Эфіоп[скій] Ц[арь]»3 и хуже всего «Седьмая Рѣпка». Фальшь тѣмъ больнѣе, чѣмъ выше то дѣло, по отношенію къ к[оторому] она фальшь, и потому мнѣ отвратительны вещи Полушина. Мѣсто искать ему я стану, но почти не надѣюсь. Кто такой Серебряковъ,4 про к[отораго] онъ пишетъ, я иикакъ не могу догадаться. Серебрякова я никакого не знаю. — Полушинъ ужасно жалкій образецъ погибели человѣка отъ вина, погибели для насъ, для людей, Богъ видитъ въ нсмъ то,5 чего мы не видимъ.

Л. Т.

Хуже и фальшивѣе Полушин[скихъ] вещей есть въ Посредникѣ только Цар[евна] Меллина.6 — Но что за прелесть листокъ съ пословицами.7 Вотъ бы такихъ побольше на различные тексты Евангелія. Это прекрасно. Изъ новыхъ книгъ очень мнѣ нравятся Поуч[енія] Іоан[на] Злат[оуста],8 Гоголь,9 Маркъ Аврелій.10 A такія, какъ Рыжій Графъ и другія — не нужны.

Напечатано (с пропусками) в ТЕ 1913, стр. 69. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова «№ Я. П., 13 сент. 88». После № черным карандашом написано: «194». Число 194 зачеркнуто и написано: «197». Датируется на основании пометки, сделанной Чертковым.

Толстой отвечает Черткову на его письмо от 6 сентября, в котором он писал по поводу рукописи Полушина «Седьмая репка», переданной Толстым артисту Андрееву-Бурлаку (см. письмо № 188 от 20 — 25 марта 1888 г.) и ставил вопрос о писательстве Полушина: «Дорогой Лев Николаевич, на основании вашего сообщения о том, что рукопись «Седьмая репка» Полушина осталась у Бурлака я обратился письменно к одному его приятелю, живущему в Крыму, с просьбою, чтобы он принял меры для отыскания этой рукописи в бумагах, оставшихся после покойного. Но сомнительно, чтобы таким путем я скоро получил рукопись. У самого Полушина осталось черновое и он может вновь переписать; но вещь довольно объемистая, и лучше было бы сначала сделать всё возможное для отыскания первоначальной беловой копии. С этою целью посылаю вам выписку из письма от Полушина и прошу вас поручить кому-нибудь письменно справиться у Серебрякова (не знаю, кто он такой), не у него ли залежалась рукопись. Если она у Серебрякова не окажется, а я через некоторое время не получу ответа от приятеля Бурлака, тогда уже необходимо будет переписать.

Пожалуйста, сообщите мне поскорее, согласно вашему обещанию, ваш отзыв о последних сценах Полушина. Он мне необходим для того, чтобы я мог определенно формулировать свой ответ Полушину относительно того, можем ли мы издать эту вещь. Мне в ней не нравится то, что в читателе возбуждается сочувствие тому, что отец, ради искупления своей вины, решился бросить несчастную семью, для того, чтобы по миру собирать на храм. И также мне некоторые штрихи в этих сценах показались утрированными, каррикатурными. Но мне хотелось бы узнать от вас, не замечает ли ваш более верный и опытный глаз таких положительных достоинств в этой вещи, которые оправдали бы ее издание при некоторых изменениях? Полушин мне очень жалок. Он мне пишет тревожные письма, то с согласием на всевозможные изменения в его произведениях, то с самолюбивым утверждением своих авторских прав на неприкосновенность своих «детищ», как он называет эти жалкие потуги зa гонораром. Ужасно больно за него, тем более, что знаешь, что в нем есть несомненное дарование, которое могло бы давать свои добрые плоды, еслиб он его не насиловал. Он с радостью отозвался на мое предложение отыскивать ему какую-нибудь должность, хоть самую скромную, и написал мне, что он и к вам обратится зa этим. Но я не знаю, сделает ли он это. И потому я, на всякий случай, довожу до вашего сведения то обстоятельство, что я ищу, где только могу, место ему и прошу вас дать мне указание или направить к кому следует, если вы сообразите что-нибудь подходящее в этом отношении, хотя я и знаю, что навряд ли вы можете здесь помочь».

1Написано по: не

2 «Что такое жена?» Комедия в одном действии (для народного театра). «Сказка о том, как мужик жену урезонил». Сочинения Н. А. Полушина. Тип. И. Д. Сытина. М. 1888.

3 «Исай, эфиопский царь». Сказка Н. А. Полушина. Тип. И. Д. Сытина. М. 1888.

4 В выписке из письма Полушина, приложенной к письму Черткова от 6 сентября, сказано, что Андреев-Бурлак говорил, что он передал рукопись «Седьмая репка» и другие сочинения Полушина Серебрякову для передачи Толстому.

5Зачеркнуто: того

6 «Царевна Меллина. Сказка о том, как появилась на свет насмешка» Кота Мурлыки. Тип. И. Д. Сытина. М. 1888.

7 Издательство «Посредник» выпустило в 1888 году несколько стенных листков с пословицами: «Любовь» — текст ап. Иоанна и подбор народных пословиц о братской любви. «Слово» — народные пословицы о значении слова. «Вино» — беседа и подбор пословиц о пьянстве.

8 См. прим. к письму № 195.

9 «Николай Васильевич Гоголь как учитель жизни». Тип. И. Д. Сытина. М. 1888.

10 «Размышления императора Марка Аврелия о том, что важно для самого себя». Тип. И. Д. Сытина. М. 1888.

11 «Рыжий граф или сила не в силе, а в любви». Составлено по рассказу П. В. Засодимского. Тип. И. Д. Сытина. М. 1888. Рассказ этот впоследствии был переделан и переиздан в 1890 году. Издание исторических рассказов этого типа было предпринято «Посредником» для замены плохих, но популярных в лубочной литературе псевдо-исторнческих книжек, в роде «Английского милорда Георга», на возможность переделки которых указал сам Толстой. В конце концов, однако, от такого рода переделок издательство «Посредник» отказалось.

* 200.В. Г. Черткову и H. Н. Иванову.

1888 г. Сентября 20....28. Я. П.

Хотѣлъ нынче писать вамъ и получилъ ваше письмо съ листкомъ, въ к[оторомъ] вы спрашиваете объ экз[емплярѣ] «О жизни» для Эртеля.1 Экз[емпляръ] одинъ есть и нынче съ радостью посылаю его Эртелю, очень симпатичному, но, къ сожалѣнію, какъ мнѣ кажется, интересующемуся, какъ и очень многіе, самыми коренными жизненными вопросами не для рѣшенія ихъ для себя, чтобы жить, а для изложенія и вопросовъ и рѣшеній ихъ (различныхъ) для другихъ. Иногда я, признаюсь, предпочитаю ненавистниковъ, ругателей истины, сочувствующимъ ей, но не для того, чтобы ей слѣдовать. Я не про Эр[теля] говорю, а къ слову. Къ совѣтамъ въ календарѣ2 не могу ничего прибавлять. Не могу войти въ тонъ. Мнѣ гораздо легче писать вновь, чѣмъ войти въ прежній тонъ, к[оторымъ], какъ всегда, недоволенъ.

Теперь пишу обращаясь преимущественно къ милому Иванову и его повѣсти.3 Я еe вчера получилъ и прочелъ. — Не хорошо, т. е. не дурно, но хорошаго ничего нѣтъ. Ничего нѣтъ новаго своего, все есть подражаніе читанному и описанія вѣрныя видѣннаго, но ненужныя. Вся повѣсть не нужная, т. е. автору не было потребности писать ее, и читателю ничего она не скажетъ, ни новаго, ни опредѣленнаго. Напечатать повѣстъ, я думаю, можно. Впрочемъ, вы это знаете лучше меня, сравнительно съ тѣмъ, что у васъ есть. Вы, голубчикъ Н. Д.,4 постарайтесь не думать о писательствѣ, рѣшите, что вамъ писать не нужно и не зa чѣмъ, и тогда, можетъ быть, вамъ придется лѣтъ черезъ 10 или 30 написать что нибудь хорошее, а можетъ быть и ничего не придется написать никогда, и бѣды отъ этаго не только не будетъ никакой, но даже5 это будетъ очень хорошо. Устраивайте такъ свою жизнь, чтобы въ программу ея совсѣмъ не входило писательство. И это я говорю не отъ того, что вы хуже, менѣе способны другихъ людей, а, напротивъ, отъ того, что вы хорошій и способный человѣкъ. Если бы только люди клали въ жизнь всю силу, к[оторую] они кладутъ въ писанье, въ говоренье. Гораздо лучше, чтобъ человѣкъ, способный хорошо писать, ничего бы не написалъ, чѣмъ если бы этотъ человѣкъ истратилъ нужную для жизни силу въ писаньи. Я говорю это по позднему опыту и теперь только учусь тому, чтобы переводить воду, к[оторую] я пускалъ на6 писанье, пускать всю на колесо жизни. Писанье такое дѣло, что если не выскажешь, особенно не напишешь, свою мысль даже тогда, когда она вполнѣ ясна, она не можетъ пропасть, и она7 проявится въ томъ или другомъ видѣ въ жизни, и потери нѣтъ, но если выскажешь неопредѣленно зародышъ мысли, сдѣлаешь себѣ привычку дѣлать это, то это великій душевный вредъ,8 вполнѣ соотвѣтствующій физическому грѣху онанизма, и послѣдствія его дурныя. Мы9 окружены примѣрами этаго при нашей легкости печататься и выгодахъ матеріальныхъ этаго.