Он не видел никого из тэссов. Но он снова слышал их песню, льющуюся откуда–то сверху. Только на этот раз песня не рассказывала о долгих годах лишений, а скорее являла собой восторженный приветственный гимн чему–то, что даровало новую жизнь.
Фарри уже собрался было возвращаться, когда дошел до темного помещения с потрескавшейся от времени дверью. Он не увидел ни часовых, ни охранников. Путь был открыт, и он вошел внутрь, ведомый изумительными переливами этой песни, слов которой не понимал. Он чувствовал только мелодию.
Потом он заметил, что в восхитительном свете третьего кольца виднеется еще что–то. Оно будто связывало светом четырех тэссов, стоящих на возвышении, с остальными, собравшимися внизу. В этом свечении их белые волосы переливались, как радуга; каждого из них будто обволакивал кокон света, от чего их тела казались призрачно–прозрачными, будто это были не люди, а их тени. Нет, тени бывают темными, а Фарри скорее видел некие переливчатые силуэты.
Он видел леди Майлин, которая стала совершенно другой. Ее светлые волосы шевелились, будто в каждом локоне находился какой–то трепещущий дух. Свечение обволакивало все ее тело, как и остальных.
Фарри резко остановился возле прохода и с изумлением наблюдал за происходящим. Вероятно, несмотря на тянущее ощущение внутри, он не был одним из них — возможно, для него было лучше держаться подальше от них, как чужаку.
Зуд в спине усиливался с каждой секундой. Он почувствовал, что поднимается на цыпочки своих босых ног, опирающихся на древние камни пола, и тут его охватило чувство, что к нему опять приближается какая–то помощь явно божественного происхождения, которая исходила от всей этой группы, поднимая его все» выше и выше к этому переливчатому свету. Он распростер руки и поднял голову, насколько позволяли его согбенные плечи, так, чтобы лунное свечение коснулось его лица. Теперь это было больше чем свет — это было приятное тепло, походящее на мягкое давление дружественной руки, которая отбросила с его лба спутавшиеся волосы.
И тут его ноги задвигались — взад и вперед. Он стал ощущать, что заключен в своем бесформенном теле, словно в наказание за что–то; он чувствовал нечто, удерживавшее его в уродстве и печали, когда прямо над ним, в нескольких дюймах вне досягаемости, находилось все, чего он страстно желал — и никогда не надеялся обрести.
Вдруг песня затихла — вместе с его желанием. Теперь Фарри стоял неподвижно — и зарыдал, ибо все, что ему было обещано, он не мог получить. В конце концов он всего–навсего отребье из Приграничья. Он ощущал беспредельную горечь, ибо все его чаяния и надежды оказались тщетны, а все его естество ощущало эту безвозвратную утрату.
Вокруг царила тишина, и он сделал шаг назад, оказавшись в аркообразном дверном проеме. Что, если он все–таки проболтался, выдал какой–то важный секрет, а они это обнаружили? Ведь он не хотел причинить никакого вреда!
— Добро пожаловать.
Этот голос раздался в его голове настолько отчетливо, как не случалось с ним еще никогда. Услышав эти слова, Фарри осознал, что они освобождали его от боязни. Сам не понимая, почему, он снова шагнул вперед и теперь медленно двинулся к возвышению. Тем временем свечение от кольца стало затухать; тени объединялись и вытягивались. Тэссы больше не переливались в великолепии дивного света кольца.
Тем не менее, ведь не присутствие Фарри нарушило очарование этого зрелища. Он понял это, когда, прихрамывая, направлялся вперед. Та, что стояла позади и сверху леди Майлин, вытянула свой жезл, словно это был лазер Гильдии с раскаленным добела дулом, и Фарри и вправду решил, что еще мгновение и в него вонзится ослепительный пучок света.
Да, его приветствовали. И он не ошибался в волнах тепла, исходящих от этого общества. Потом все нарушилось, когда люди по одному и попарно стали проходить мимо него, направляясь к двери. Но все–таки его по–прежнему удерживали и призывали.
Леди Майлин с лордом Крипом даже не сдвинулись с места, чтобы уйти. Когда Фарри оказался на одном уровне с ними, они разошлись, один вправо, другая — влево, и теперь все трое смотрели на четырех Старейших, стоящих на помосте. Та, которая поманила его к себе, подняла жезл, и он ощутил, что напряжение в теле исчезло. И все–таки он догадывался, что не уйдет от нее так просто.
— В тебе есть многое, малыш. — Ее телепатический выговор был чистый и отчасти музыкальный, словно в нем осталось что–то от недавно услышанной Фарри песни. — Тебе выпало быть сыном, как выпало быть тем, кто сыновья и дочери этой земли. И все–таки ты относишься к другим корням, и поэтому тебе надлежит вступить в свое наследие.