— Помолчите, — сказал ему Льенар. — Вы говорите лишнее, дорогой мой.
Становилось все жарче, оплывшие свечи стекали на скатерти, залитые вином; в те минуты, когда шум в зале неожиданно стихал, в распахнутые окна доносился отдаленный гул, протяжный гул реки и шелест громадных тополей, задремавших в ночной тишине. Божэ потребовал счет; он заметил, что Денизе нехорошо: она побледнела, и подбородок у нее вздрагивал от сдерживаемых слез; но официант куда-то пропал, и ей волей-неволей пришлось еще некоторое время выслушивать Гютена. Теперь он хвастался тем, что он куда шикарнее Льенара, потому что Льенар транжирит деньги своего отца, тогда как он проедает свой собственный заработок, плоды своего ума. Наконец Божэ расплатился, и женщины вышли.
— Это продавщица из «Лувра», — прошептала Полина при виде высокой худой девушки, надевавшей манто, когда они проходили через первый зал.
— Но ты не знакома с нею. Откуда же ты знаешь, кто она? — возразил Божэ.
— Ну вот! По платью вижу!.. Она из отдела с акушеркой!.. Если она слышала меня, так мои слова, должно быть, ей очень польстили.
Они вышли. Дениза вздохнула с облегчением. Ей казалось, что она задохнется от жары среди всех этих криков; она объясняла свое недомогание духотой. Теперь она могла свободно вздохнуть. От звездного неба веяло прохладой. Когда девушки проходили через садик перед рестораном, чей-то робкий голос тихо окликнул их из мрака:
— Добрый вечер, барышни!
Это был Делош. Они не заметили его в уголке первого зала, где он одиноко обедал; он пришел сюда из Парижа пешком, удовольствия ради. Дениза, с трудом превозмогавшая головокружение, узнала этот дружеский голос и в глубине души обрадовалась — так нужна была ей сейчас поддержка.
— Господин Делош, поедемте обратно вместе! — сказала она. — Дайте мне руку.
Полина и Божэ уже прошли вперед. Они удивились, никак не предполагая, что это произойдет так неожиданно и именно с этим юношей. Но до отхода поезда оставался еще целый час, и влюбленные решили прогуляться по откосу, под высокими деревьями, до конца острова; время от времени они оборачивались и шепотом спрашивали друг у друга.
— Где же они? Ах, вон там… Как это все-таки странно!
Дениза и Делош сначала молчали. Оглушительный шум ресторана постепенно затихал, приобретая в ночной тишине напевную мягкость; они уходили все дальше и дальше, в прохладу деревьев, еще не успев остыть от пекла, в котором обедали, и огоньки ресторана один за другим гасли за листвой. Перед ними была стена мрака, настолько плотная, что нельзя было различить даже следа тропинки. Однако они шли с удовольствием, без всяких опасений. Постепенно глаза их привыкли к темноте, и они увидели справа стволы тополей, подобные мрачным колоннам, возносящим вверх пронизанные звездами купола ветвей; налево же в ночной тьме поблескивала вода, временами похожая на оловянное зеркало. Ветер стихал; слышно было лишь журчание реки.
— Я очень рад, что встретил вас, — прошептал наконец Делош, решившись заговорить. — Вы не можете себе представить, какое вы доставили мне наслаждение, что согласились погулять со мной.
И, расхрабрившись от сумерек, он, после первых же сбивчивых слов, осмелился признаться ей в любви. Он уже давно хотел написать ей, но она, вероятно, никогда бы не узнала о его любви, не будь этой сообщницы-ночи, певучей воды и деревьев, которые осеняли их своим тенистым покровом. Дениза не отвечала; она шла все так же под руку с ним, все той же неуверенной поступью. Он попытался заглянуть ей в лицо, как вдруг услышал легкое всхлипывание.
— Боже мой! — воскликнул он. — Вы плачете, мадемуазель, вы плачете… Я огорчил вас?
— Нет, нет, — прошептала она.
Она старалась сдержать слезы, но не могла. Еще за столом ей казалось, что сердце ее готово разорваться. А теперь, в сумраке, она не в силах была совладать с собой; рыдания начинали душить ее, стоило ей только подумать, что если бы на месте Делоша был Гютен и если бы эти слова любви произносил он, у нее не стало бы сил противиться. Это признание, которое она наконец решилась сделать самой себе, привело ее в смущение. Лицо ее запылало от стыда, словно она уже побывала под этими деревьями в объятиях молодого человека, хваставшего своими приключениями с распутными девками.
— Я не хотел вас обидеть, — повторил Делош, тоже чуть не плача.
— Нет, послушайте, — сказала она еще дрожащим голосом, — я нисколько не сержусь на вас. Только, пожалуйста, не говорите со мной больше, как сейчас… То, о чем вы просите, невозможно. Я знаю, вы славный человек, и я охотно буду вашим другом, но не больше… слышите — другом!