Юрьев. Крымский хан любит того, кто больше ему даст, – тот ему и друг…
Висковатый. Истинно, Никита Романович… (Диктует.) «…Тебе, хан Девлет-Гирей, об Астрахани да Казани нам не поминать. Бог нам эти царства дал в бережение, и мы – сам знаешь – сидим на коне, и сабля наша изострена. Мы государи великие и бездельных речей слушать не хотим. Государи между собой ссылаются поминками, а городами да царствами не ссужаются, – этому статься нельзя. Польский король тебе послал поминки, как холопу своему. Зачем ты их взял? Попросил бы у меня, чего тебе не хватает, – я бы дал без корысти как другу…»
Юрьев (смеется). Письмо государь творил?
Висковатый. Никому не доверяет, все сам. (Подьячим.) Пишите… Девлет, – добро-есть-веди-люди-есть-твердо-ер…
В глубине появляется Годунов и, обернувшись, кричит в туман.
Годунов. Пушкарям, когда стенобитные пушки поставят на месте, по чарке водки… (Висковатому.) Иван Михайлович, меня спрашивали?
Висковатый. Обожди… Буки-он-глагол-ер – бог…
Годунов (Юрьеву). Никита Романович, дозволь молвить.
Юрьев. Ты, опричник, чего спрашиваешь?
Годунов. Будто бы к нам Васька Шуйский ночью пришел с мужиками – конно и оружно? Дивлюсь…
Юрьев (кивая в туман). Вон он – тебя ищет.
Годунов отходит в том направлении.
Висковатый. Кого нам в Дикую степь послать большим воеводою?138 Точат, точат сабли в Бахчисарае. Войска у нас в степи мало, нужен человек тяжелый.
Юрьев. По родословцу139 большим воеводой в степь ехать князю Ивану Федоровичу Мстиславскому.
Мстиславский. Нынче не по роду честь, а кто побойчее – тот тебе и на шею сел, тот и величается. Велели быть в степи воеводой Ваське Грязному! Мужику! Конюху! Мы и руками развели. Спасибо хану, что Грязного в плен взял. Да я, да после Васьки? Смеешься надо мной, Никита Романович.
Юрьев. Мы все строптивы, князь Иван Федорович, да сила солому ломит.
Мстиславский. Не поеду в степь…
В глубине сцены Шуйский, подходит к Годунову.
Шуйский. Здравствуй, Борис Федорович.
Годунов. Ты зачем приехал в лагерь?
Шуйский. Погулять на коне с вострой саблей, Борис Федорович.
Годунов. Ишь, какой прыткий. Сидел бы лучше дома со своими князьями-то…
Шуйский. С удельными мне не по пути стало, Борис Федорович. Смердят. А я жить хочу. У государя выслужиться хочу какой ни на есть службой… Был я в Новгороде. Вот страх-то. Едва ноги унес. Да оттуда, проезжая батюшкиными вотчинами, пригнал вам полтораста мужиков добрых в помочь.
Годунов. Ох, не знаю, кого ты перехитрить хочешь…
Шуйский. Верь мне, Бориска… Хитрые-то вам нужны, глупые – не нужны… Помнишь, у Опричных ворот ты на мне кафтан рвал… А ведь мы тогда с тобой договорились, – счастье вместе искать…
Годунов. Ну? Ты чего знаешь? Говори…
Шуйский. Да – говорить ли? Ведь руки, ноги дрожат. Про Москву, про Новгород ничего здесь не слыхали, – какие там чудеса готовятся?
Годунов. Какие чудеса?
Шуйский. Отойдем подальше.
Уходят. В тумане вспыхивает тусклое пламя, раздается пушечный выстрел.
Юрьев. С крепости ударили.
Мстиславский. Взяли крепость, отдали, опять возьмем и опять отдадим… О господи, когда конец-то?
Со стороны шатра появляется Иван. У него поверх кольчуги накинута баранья шуба. Поднимает голову.
Иван. Ветерок?
Юрьев. Нет, государь, тихо. Это ядро пролетело, и ветви зашумели.
Иван. Воевода, мне ветер нужен!
Юрьев. Ждем, – солнышко повыше поднимется, тогда потянет.
Иван. Вели готовиться. Чтоб лестницы осадные в руках держали. У гуляй-города колеса смазать, а то дюже скрипят. У каждой пушки поставить бочку уксуса и поливать, не уставая, – стрелять будем докрасна… Войска благословили?
Юрьев. Нет еще, государь.
Иван. Благословить войска…
Юрьев. Слушаю, государь. (Уходит.)
Иван (останавливает Мстиславского). Князь Иван Федорович, помирись со мной. Перед смертным часом рубаху чистую надень, и душа будь чиста…
Мстиславский. Пригинаешь ты нас, государь, как ветер сухую траву.