— Это ужасно! — сказал я. — Если они тебя убьют, то кто же будет подвязывать хвост твоему ослу?
— Господин, так они же и осла заколют! Ты разве не видел, они уже зарезали почти всех своих быков и овец!
— Твой осел и ты тоже в безопасности. Вы же одно целое, вас не разлить водой.
— Ты мне это обещаешь?
— Я тебе это обещаю!
— Мне было страшно, когда тебя здесь не было. Ты снова уходишь?
— Нет, я остаюсь здесь. Но на всякий случай я приказываю тебе быть постоянно здесь, в доме, и не расхаживать среди езидов, иначе мне будет просто невозможно защитить тебя.
Он ушел почти успокоенный — герой, которого ко мне приставил мутасаррыф для моей же защиты.
Я поднялся на площадку к шейху Мохаммеду Эмину.
— Хамдульиллах, возблагодарим Господа, что ты пришел! — сказал он. — Я тосковал по тебе, как трава по ночной росе.
— Ты постоянно был здесь, наверху?
— Да, меня никто не должен узнать, а то меня выдадут. Что нового ты узнал?
Я сообщил ему все. Когда я закончил, он указал на лежащее перед ним оружие.
— Мы подготовим им достойную встречу!
— Тебе не понадобится твое оружие.
— Разве я не должен защищать себя самого и моих друзей?
— Они достаточно сильны. Или ты хочешь попасть в лапы туркам, от которых ты еле ушел, или, может, ты желаешь получить пулю или нож в сердце, чтобы твой сын и дальше томился в плену в Амадии?
— Эмир, ты говоришь, безусловно, как умный, но не как храбрый человек.
— Шейх, ты знаешь, что я не боюсь никакого врага, и это не страх говорит во мне. Али-бей потребовал, чтобы мы держались подальше от сражения. Он, кстати, убежден, что до боя дело совсем не дойдет. Я думаю так же.
— Ты считаешь, турки сдадутся без сопротивления?
— Если они этого не сделают, их просто перестреляют.
— Турецкие офицеры ни на что не годятся, это правда, но солдаты смелы. Они будут штурмовать холмы…
— Пятнадцать сотен против каких-то шести тысяч?
— А удастся ли их окружить?
— Удастся.
— Тогда, значит, мы вместе с женщинами должны идти в долину Идиз?
— Ты — да.
— А ты?
— Я останусь здесь.
— Аллах керим! Зачем? Это равнозначно смерти!
— Я не верю в это. Я под защитой падишаха, у меня есть рекомендации мутасаррыфа, и еще у меня есть болюк-эмини; уже одного присутствия его достаточно для моей надежной защиты.
— А что ты хочешь здесь делать?
— Не хочу, чтобы случилась беда.
— Знает ли об этом Али-бей?
— Нет.
— А Мир Шейх-хан?
— Тоже нет. Они узнают об этом в свое время. Мне понадобилось немало усилий, чтобы убедить шейха одобрить мой замысел. Наконец-то мне удалось это сделать.
— Аллах-иль-Аллах! Дороги человека запечатлены в Коране, — сказал он.
— Я не хочу уговаривать тебя отказаться от своего замысла. Я просто останусь с тобой!
— Ты? Так дело не пойдет!
— Отчего же?
— Я тебе уже растолковал, что я не подвергаюсь опасности. Тебя же, если узнают, ожидает другая участь.
— Конец человека запечатлен в Коране. Если я должен умереть, то я умру, и все равно, произойдет это здесь или там, в Амадии.
— Ты нарочно ввергаешь себя в беду, но забываешь, правда, что ты и меня вместе с собой вмешиваешь в это дело.
Мне казалось, что это был единственный способ справиться с его упорством.
— Тебя? Как это так? — спросил он.
— Если я здесь останусь один, меня защитят мои фирманы, а если они застанут рядом со мною тебя, врага мутасаррыфа, убежавшего пленника, я лишусь этой защиты. И тогда мы пропали, и ты и я.
Он смотрел в раздумье вниз. Я видел, что в нем все противилось уходу в долину Идиз, но дал ему время принять решение. Наконец он неуверенно, вполголоса сказал:
— Эмир, ты считаешь меня трусом?
— Нет, конечно. Я хорошо знаю, что ты смел и бесстрашен.
— Что подумает Али-бей?
— Он думает так же, как и я; так же считает и Мир Шейх-хан.
— А другие езиды?
— Твоя слава им хорошо известна, они знают, ты не убегаешь от врага. Уж на это ты можешь положиться!
— А если кто-то будет сомневаться в моем мужестве, ты оградишь меня от этого? Ты скажешь при всех, что я ушел вместе с женщинами в долину Идиз по твоему приказу.
— Я буду это говорить везде и всем!
— Что ж, ладно, я сделаю так, как ты мне предлагаешь.
Покорившись своей судьбе, он отодвинул от себя ружье и обратил свое лицо к долине, уже начавшей покрываться вечерней тенью.
Тут как раз возвратились мужчины, ходившие в Идиз. Они шли разрозненной цепочкой и, добравшись до долины, разошлись на наших глазах в разные стороны.