Годунов. Врешь, этого с посланниками не делают! Касьян! Шубу соболью вынь из мешка…
Мустафа завращал глазом на толмача. Толмач встал лицом к стенке. Касьян достал шубу.
(Встряхнул ее и подал Мустафе.) Государь велел этой шубой тебе кланяться. Носи во здравие.
Мустафа. Это что за шуба?.. На худых пупках шуба.
Годунов. А и дурак же ты, Мустафа. Шуба на всех сорока соболях седых. Такой шубы у самого аллаха нет.
Мустафа. А ну, дай еще чего-нибудь.
Годунов. Опосля, вечером, приходи, найду какой-нибудь рухляди…
За занавесом послышалась музыка – зурна, деревянная дудка, бубен.
Мустафа. Ай, ай! Хан сел на место. (Исчезает за занавесом.)
Годунов. Касьян, скажи, чтоб несли поминки да вели бы рыцарей на арканах.
Касьян уходит.
(Толмачу.) Василия Грязного я где увижу?
Толмач. Грязного сюда же приведут. Его, золотой, серебряный, при тебе бить будут… Ох, не скупись…
Двое юношей появляются из-за занавеса и раздвигают его. На диване сидит хан Д е в л е т-Г и р е й в полосатом халате и чалме, украшенной драгоценными каменьями. У хана – крашеная красная борода, неподвижное лицо с насурмленными бровями. По сторонам от него сидят Воропай и турецкий посол, уланы и мирзы.
Мустафа. Хан, великий, непобедимый, тот, кто хитрее лисицы и сильнее льва, гроза царств и похититель миллиона миллионов пленников, исполнись милости, повели послу царя Московского подойти к тебе со страхом.
Ханкивает. Годунов подходит и кланяется, касаясь пальцами пола.
Годунов. Божьей милостью, государь Иван Васильевич, царь всея России, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Ливонский…
Воропай укоризненно закачал головой.
…царь Казанский, царь Астраханский…
Хан (заткнул пальцами уши). Ай-ай-ай!
Все мирзы и уланы заткнули пальцами уши и закачали головами, повторяя: «Ай-ай-ай».
Толмач (Годунову, торопливо, шепотом). Пропусти царя Казанского и Астраханского, не серди хана, золотой, серебряный…
Годунов (громко). Царь Казанский и Астраханский и земель оттич и дедич… Тебе, брату своему, хану Девлет-Гирею, шлет поклон и письмо. (Подает хану письмо.)
Толмач становится около хана на колени, распечатывает письмо и шепотом читает его. Рабы разносят кумыс.
Хан (во время чтения сердито взглядывает на турецкого посла и – Мустафе). Обнеси кумысом турецкого посла.
Мустафа выхватывает из рук раба пиалу, которую тот поднес уже турецкому послу. Толмач продолжает читать.
(Сердито посматривает на Воропая.) Твой король, видно, беден, что прислал мне оловянную посуду да бараньи шубы. На что нам бараньи шубы, у нас в Крыму баранов и без того достаточно.
Уланы и мирзы засмеялись.
На оловянной посуде у нас рабы едят, а татары кушают на золотой да серебряной.
Уланы и мирзы защелкали языками.
Воропай. Великий хан, шубы, присланные тебе моим королем Сигизмундом Вторым Августом, не бараньи, но самого тонкого козьего меха и крыты утрехтским бархатом. Посуда же точно – оловянная, аглицкой, предивной работы и по цене как бы серебряная.
Годунов (хану). Великий хан, мой государь тебе про то и пишет, что буде нужда у тебя в дорогой посуде, только пожелай да попроси, у государя чуланы ломятся от золотых кубков да блюд.
Хан (Мустафе – на Воропая). Обнеси его кумысом. (Опять наклонил к толмачу ухо и, слушая чтение, вдруг подскочил на подушках.) Князя Мстиславского царь послал в Дикую степь? (Высунув из рукавов халата руки с крашеными ладонями, ударил пальцами о пальцы.) Ай, князь Мстиславский! Ай, князь Мстиславский! (Взглянул на Годунова.) Радуюсь за царя Ивана, ныне князь Мстиславский запрет Дикую степь на семь замков. (Раскачиваясь, закрыл лицо руками.) А моим-то татарам уж и погулять на конях будет негде. (Обернувшись, к уланам и мирзам.) Пропали наши древние юрты – Астрахань и Казань, – князь Мстиславский в Дикой степи воеводой…
Татары закрыли лицо руками и закачались.
Ну, да голодны мы не будем, – с левой стороны у нас Семиградье,[245] а с правой – Черкессия, стану их воевать и от них еще сытее буду.
Годунов. Великий хан, мой государь посылает тебе поминки.
Русские воины вносят седло с чепраком, украшенные драгоценными каменьями, и дорогое оружие. Хан и татары жадно смотрят, щелкая языками.
Сабля, седло и чепрак от самого Пора, царя индийского… Шелом, щит и колонтары – от самого Ахмеда, царя персидского. И еще сорок возов всякой мягкой рухляди стоят на твоем дворе. Прими во здравие.
Русские вводят на арканах трех рыцарей.
Еще государь кланяется тебе славными рыцарями, немецкими королевичами – Фрицкой Розановым, Ганькой Вольфовым да Володькой Штейновым.
Воропай (вскочив,). Хан, я покупаю рыцарей! Даю за каждого по триста злотых.
Xан. Продавать не тороплюсь, – слава аллаху, я еще не нищий. (Толмачу.) Спроси, хотят ли они мне служить?
Толмач (рыцарям). Великий хан хочет, чтобы вы приняли веру Магомета, хан пожалует вас землей, табунами и женами, и будете ему служить. Согласны ли?
Рыцари. Хох! Хох! Хох! Великий хан, Девлет-Гирей!
Хан (Мустафе). Жалую их чашкой кумыса.
В это время двое дюжих татар привели на растянутых цепях Василия Грязного. Борода его спутана, платье на нем истлело, весь вид его дикий и страшный.
А вот Василий Грязной, славный русский князь, кто у царя Ивана возлежал на сердце. Не сердись, Годунов, мы его в цепях привели оттого, что чрезмерно зол и дик… Царь Иван – соскучился по нем. Ай-ай-ай… Что же, отпущу Грязного царю Ивану. Какой дашь выкуп?
Годунов. Пятьсот рублев.
Хан. Прибавь немножко.
Годунов. Хан, даю деньги великие.
Хан. Ай-ай-ай! Нехороший ты человек, Годунов… Вот что… Мы будем царева любимца бить, а ты будешь прибавлять. (Кивнул Мустафе, тот кивнул татарам, которые начали стегать Василия Грязного плетьми по спине. Хан, отвернувшись, кушает шербет.)
Грязной. Борис! Прибавь сотню, ну их к черту.
Годунов. Хан, даю тысячу рублев.
Xан. За такого богатыря тысячу рублев? Что ты, – стыдно тебе скупиться, а еще русский. Бейте еще…
Татары стегают Грязного.
Грязной. Стой на тысяче, Борис, выдержу.
Годунов. Не сойдемся, хан. Уйду…
Хан (татарам, которые стегают). Покрепче… Посильнее… Побольнее…
Грязной. Терпи, Борис.
Годунов. Прощай, хан. (Кланяется, идет.)
Хан. Годунов, постой… Ну, немножко прибавь… Ой, ой, ой… Только ради нашей любви к царю Ивану, – давай тысячу… Освободите пленника. (Подымается с подушек.)
Занавес закрывается. Годунов и Василий Грязной выходят перед занавесом.
Грязной. Спасибо, Борис, выручил. (Грозит за занавес.) Ох, навернутся теперь на меня гололобые. Заставляли аллаху кланяться. Хотели на татарской девке женить, – едва отбился. Борис, не верь хану ни в едином слове… Сыновья его, сорок четыре царевича, по Дикой степи рыщут, с каждым по туману, – по десять тысяч татар. Готовятся к походу на Москву. Беда, Борис! Кто у нас в степи большим воеводой?
245