Геро. В особенности будут довольны женщины. Завтра ночью они увидят тебя во сне. Завтра ночью сто тысяч молоденьких парижанок изменят мужьям с твоею тенью. В одну ночь сто тысяч любовниц, – недурно, Дантон! (Щелкает пальцами.)
Лакруа. Тише… Стойте…
Бьют часы.
Филиппо. Половина четвертого.
Дантон. Я выхожу из тележки на эшафот. Впереди два столба, между ними доска с круглой дырой, в эту дыру я должен просунуть голову. Тридцать пять лет я жил, любил, наслаждался, потрясал мир. Я поднялся выше всех – только для того, чтобы последним усилием просунуть голову в эту дыру, не шире моей шеи. Ворота из жизни в небытие! Стоило устраивать революцию. Стоило создавать человека, стоило создавать эту дурацкую землю!
Геро. Я высчитал. Из моего тела получится все же горсточка чернозема, на ней вырастет артишок.
Камилл (у окна). Люсиль, Люсиль, дорогая моя Люсиль. (Склоняется головой на лист письма и плачет.)
Геро. Ну, дело дошло до слез. (Вытаскивает из-под подушки книгу, раскрывает ее и углубляется в чтение.)
Дантон (тихо). Мерзавцы, мерзавцы!
Лакруа. Если бы знать, что там, за смертью?
Филиппо. Дурной сон, бред, сумасшествие!
Дантон. Что там, за смертью? Плевать. Во всяком случае, я хорошо воспользовался жизнью. Наделал много шуму на земле, выпил много вина. Да, может быть, это мудро, что я ухожу вовремя. (Подходит к Камиллу.) Не нужно плакать. Ты пишешь Люси? А я в эти дни ни разу не вспомнил о моей жене. Бедняжка, она беременна. Не плачь, прочти мне.
Камилл (читает). «Благодетельный сон сократил мои мучения. Небо сжалилось надо мной. Я видел тебя во сне, Люси. Я целовал твои руки, твои губы, твое заплаканное лицо. Я проснулся со стоном, и вот снова в тюрьме. В окошко светит холодная луна. Боже, какой там холод! Какой холод! Люсиль, Люсиль, где ты?» (Зарыдал.)
Дантон. Ну, ну.
Камилл. «Умоляю тебя, – если ты увидишь завтра, как меня повезут, молчи, не разорви мне сердце, не кричи, стисни зубы. Ты должна жить ради нашего ребенка. Говори ему обо мне. Говори, что я хотел великого счастья. Я хотел такой республики, которую обожал бы весь мир. Я умираю, Люси. Я верю, что есть бог. За мою любовь, за мои страдания господь простит меня. Я верю, там я увижусь с тобою, Люси. Прощай, моя жизнь, моя радость, мое божество. Прощай, Люсиль, моя Люсиль, моя дорогая Люсиль. Я чувствую, как убегает берег жизни, но мои связанные руки еще обнимают тебя, и моя отделенная от туловища голова не отводит от тебя потухших глаз, Люси».
Дантон. У нас не осталось вина?
Сильный стук в дверь.
Лакруа. Кто там? Палач?
Дантон. Пришли за нами, простимся. Прощай, Камилл, будь мужественен.
Геро (захлопывая книгу). Пора в путь.
Дверь раскрывается, входит тюремщик с фонарем, солдаты и палач.
Картина двенадцатая
Дождливое утро. Часть площади. Кучки любопытствующих. У стены стоит Люси, закрыв голову черной шалью. У ног ее – Луиза, – спрятав голову ей в колени. В глубине – эшафот гильотины. Появляется Симон.
Симон. Везут, везут.
В толпе волнение, сдержанный гул голосов. Луиза стремительно поднимается, озирается. Люси снова прижимает ее голову к груди. Слышен приближающийся грохот колес. Вбегают Жанна и Розалия. Где-то запели карманьолу и сейчас же оборвали.
Граждане, правосудие совершается. Враги революции сложат головы. Запомните эту минуту. Глаза всего света в эту минуту устремлены туда. (Указывает на эшафот.) Вон на те два столба с блестящим лезвием. Вы знаете, что означают эти два столба и лезвие. Это суровый ангел истории, это мститель времен, гений человечества. Эта машина вышла из небытия, чтобы, как огненный ангел, вести французский народ к бессмертной славе. Ее вид прост и страшен: два столба и лезвие. Вглядитесь, вглядитесь в нее хорошенько. Она прекрасна. От нее идут ослепительные лучи. Вы ослепнете, если будете долго глядеть на нее. С ее помоста струятся молоко и мед. Ее подножие из печеного хлеба. Она стоит на золоте, на грудах золота. Она сияет, как солнце.
Грохот колес приближается.
Жанна. Везут, везут!
Розалия. Я боюсь, уйдем.
Жанна. Молчи. Смотри – вот они.
Появляется тележка с осужденными. У всех – связаны руки за спиной. Тележка сквозь молча раздвинувшийся народ подъезжает к эшафоту. Вокруг него становятся солдаты со штыками. Люси молча протягивает руки к тележке.
Прощай, Дантон!
Розалия громко плачет. Дантон первый выходит из тележки на эшафот, отталкивает палача.
Дантон. Французы, я оставляю вам мою славу. А ты, палач, хорошенько покажи мою голову народу, она стоит этого.
Громко затрещали барабаны. Шум голосов. Осужденные выходят из тележки на эшафот. Камилл протягивает руки, ища в толпе Люси. Глухой удар ножа. Трещат барабаны.
Заговор императрицы
Пьеса в пяти действиях, десяти картинах с прологом
(Сценарий совместно с П. Е. Щеголевым)
Председатель Чрезвычайной следственной комиссии.
Вырубова Анна Александровна.
Лакей Вырубовой.
Князь Андроников, авантюрист.
Феликс князь Юсупов, паж.
Барышня.
Протопопов.
Сестра милосердия.
Адъютант, поручик С.
Царь Николай Второй.
Царица Александра Федоровна.
Распутин Григорий Ефимович.
Копейкин } сыщики.
Скворцов
Дуня, кухарка Распутина.
Швейцариха.
Монах.
Симанович, биржевой делец.
Добровольский.
Штюрмер, председатель Совета министров.
Генерал Алексеев.
Дежурный офицер.
Генерал Пустовойтенко.
Трепов, председатель Совета министров.
Великий князь Дмитрий Павлович.
Пуришкевич.
Рубинштейн, известный биржевой воротила.
Лазаверт, доктор.
Лакей Александры Федоровны.
Хибалов, комендант Петрограда.
Комендант тюрьмы. Военные агенты. Цыганки и цыгане. Рабочие.
Пролог
Маленькая комната в Трубецком бастионе, 6 мая 1917 года. У стола – председатель и члены Чрезвычайной следственной комиссии.
Председатель. Сейчас мы прикоснемся к тому главному и тайному центру, где в последние месяцы императорского режима делалась внутренняя политика. Этот центр – кучка изуверов и авантюристов, – я говорю о Вырубовой, Распутине, министре внутренних дел Протопопове, министре юстиции Добровольском, аферисте князе Андроникове, журналисте-охраннике Манасевиче-Мануйлове, банкире Дмитрии Рубинштейне, ювелире Симановиче и так далее, – эта пестрая компания возглавлялась императрицей Александрой Федоровной. Система царской власти позволила им взять вожжи управления империей. Они сажали на посты нужных им министров. Они перетасовали Государственный совет. Они подготовляли уничтожение Государственной думы путем периодического ее разгона. Они деятельно вмешивались в дела ставки верховного главнокомандующего. Они сносились с агентами германской контрразведки. Они выписывали колдунов и хиромантов. Страна истекала кровью. Революция уже повисла над Петроградом, – они же занимались гаданиями и сверхъестественными чудесами, – в распаленном чаду половой психопатии, изуверства, шарлатанства и уголовщины подготовляли то, что нам еще не вполне известно. Мы знаем лишь отдельные куски этой мрачной картины. Сегодняшний допрос должен соединить их в одно целое. Сейчас мы допросим одно из главных действующих лиц этого тайного центра, распоряжавшегося жизнью и смертью ставосьмидесяти-миллионного русского народа… Введите ее!