Ломбард сказал:
— Что еще вам остается говорить, доктор? Вам это на руку, так ведь?
Армстронг побагровел. Но не успел ничего сказать, снова раздался бесстрастный недобрый голос судьи.
— Взаимными обвинениями мы ничего не добьемся. Факты — вот с чем мы должны считаться. Мы установили, что нечто подобное могло произойти. Я согласен, процент вероятности здесь невысок, хотя опять же и тут многое зависит от того, кем был этот «некто».
— Ну и что это нам даст? — спросил Блор.
Судья Уоргрейв потрогал верхнюю губу, вид у него был до того бесстрастный, что наводил на мысль: а подвластен ли он вообще человеческим чувствам.
— Расследовав второе убийство, — сказал он, — мы установили, что ни один из нас не может быть полностью освобожден от подозрений. А теперь, — продолжал он, — займемся смертью генерала Макартура. Она произошла сегодня утром. Я прошу всякого, кто уверен, что у него или у нее есть алиби, по возможности кратко изложить обстоятельства дела. Я сам сразу же заявляю, что у меня алиби нет. Я провел все утро на площадке перед домом, размышлял о том невероятном положении, в котором мы очутились. Ушел я оттуда, только когда раздался гонг, но были, очевидно, какие-то периоды, когда меня никто не видел, — и в это время я вполне мог спуститься к морю, убить генерала и вернуться на свое место. Никаких подтверждений, что я не покидал площадку, кроме моего слова, я представить не могу. В подобных обстоятельствах этого недостаточно. Необходимы доказательства.
Блор сказал:
— Я все утро провел с мистером Ломбардом и мистером Армстронгом. Они подтвердят.
— Вы ходили в дом за канатом, — возразил Армстронг.
— Ну и что? — сказал Блор. — Я тут же вернулся. Вы сами это знаете.
— Вас долго не было, — сказал Армстронг.
— На что, черт побери, вы намекаете? — Блор налился кровью.
— Я сказал только, что вас долго не было, — повторил Армстронг.
— Его еще надо было найти. Попробуйте сами найти в чужом доме моток каната.
— Пока мистера Блора не было, вы не отходили друг от друга? — обратился судья к Ломбарду и Армстронгу.
— Разумеется, — подтвердил Армстронг. — То есть Ломбард отходил на несколько минут. А я оставался на месте.
Ломбард улыбнулся:
— Я хотел проверить, можно ли отсюда дать сигналы на сушу при помощи гелиографа. Пошел выбирать место, отсутствовал минуты две.
— Это правда. — Армстронг кивнул. — Для убийства явно недостаточно.
— Кто-нибудь из вас смотрел на часы? — спросил судья.
— Н-нет.
— Я вышел из дому без часов, — сказал Ломбард.
— Минуты две — выражение весьма неточное, — ядовито заметил судья и повернул голову к прямой, как палка, старой деве, не отрывавшейся от вязанья.
— А вы, мисс Брент?
— Мы с мисс Клейторн взобрались на вершину горы. После этого я сидела на площадке, грелась на солнце.
— Что-то я вас там не видел, — сказал судья.
— Вы не могли меня видеть. Я сидела за углом дома, с восточной стороны: там нет ветра.
— Вплоть до ленча?
— Мисс Клейторн?
— Утро я провела с мисс Брент, — последовал четкий ответ. — Потом немного побродила по острову. Потом спустилась к морю, поговорила с генералом Макартуром.
— В котором часу это было? — прервал ее судья.
На этот раз Вера ответила не слишком уверенно:
— Не знаю, — сказала она, — за час до ленча, а может быть, и позже.
Блор спросил:
— Это было до того, как мы разговаривали с генералом или позже?
— Не знаю, — сказала Вера. — Он был какой-то странный, — она передернулась.
— А в чем заключалась его странность? — осведомился судья.
— Он сказал, что все мы умрем, потом сказал, что ждет конца. Он меня напугал… — понизив голос, сказала Вера.
Судья кивнул.
— А потом что вы делали? — спросил он.
— Вернулась в дом. Затем, перед ленчем, снова вышла, поднялась на гору. Я весь день не могла найти себе места.
Судья Уоргрейв потрогал подбородок.
— Остается еще Роджерс, — сказал он. — Но я не думаю, что его показания что-либо добавят к имеющимся у нас сведениям.
Роджерс, представ перед судилищем, ничего особенного не сообщил. Все утро он занимался хозяйственными делами, потом готовил ленч. Перед ленчем подал коктейли, затем поднялся наверх — перенести свои вещи с чердака в другую комнату. Он не выглядывал в окно и не видел ничего, что могло бы иметь хоть какое-то отношение к смерти генерала Макартура. Он твердо уверен, что, когда накрывал на стол перед ленчем, там стояло восемь негритят.