Сонливость молодого человека в минуту прошла. Он весь встрепенулся при последних словах старика и жадно наклонился к нему, будто бы страшась проронить слово.
Но старик заохал, закашлялся, и нетерпеливое волнение пробежало по лицу молодого человека. Собравшись с силами, старик продолжал:
— У меня был брат…
— Но ведь, он умер? — быстро перебил молодой человек.
— Умер, в Питере (царство ему небесное!)… После брата осталась жена.
— Да ведь и она тоже умерла? — перебил опять Вильманстрандский купец.
— Умерла, — отвечал старик, — тоже умерла (и ей царство небесное, хоть она и не православная была, прости ее господи!). Но после них осталась…
По лицу слушателя пробежало живейшее беспокойство. Он удвоил внимание; но старик закашлялся.
— Кто же остался после них? — нетерпеливо спросил молодой купец.
— После них осталась дочь, — твердо произнес старик.
Вильманстрандский купец побледнел, как смерть.
— Как? — вырвалось у него: — вы мне никогда не говорили, что у вас есть наследники!
— Незачем было говорить! — строго отвечал старик.
Молодой человек спохватился.
— Что ж она, в каком положении? — спросил он с участием: — жива она? замужем? дети есть?
— Ничего не знаю! — отвечал старик: — может жива, а может нет…
Вильманстрандский купец вздохнул свободнее.
— Грешный человек, вишь ты, не ладил я с покойником; да и он-то неправ: женился на чухонке: прости ему господи! иноверицу взял — ни совета, ни просьбы моей не послушал… Господь, видно, за то и не благословил его; уж перед смертью письмо пришло от него: прости, говорит, умирающему, призри вдову, — в бедности покидаю… После уж и вдова писала ко мне. Я было и хотел помочь от избытков моих, да, грешный человек, сегодня да завтра, так вот и до смертного часа не собрался… А тут недавно получил стороной весть, что и вдова-то умерла… Осталась ли нет в живых одна сирота, племянница… Грех на мою душу падет, коли она погибнет в нужде… не хочу брать лишнего греха на душу…
Продолжительный монолог утомил старика. Он опустился на подушку, закрыл глаза, и только громкое и редкое дыхание, мерно раздававшееся в могильной тишине комнаты, свидетельствовало, что в нем еще не угасла жизнь.
Лицо вильманстрандского купца также было по-своему страшно: досада, гнев, бешенство, отчаяние выражались на нем резкими чертами. Он кусал свои губы, устремив неподвижный проницательный взор на полумертвого старика и будто вызывая его на бой…
Но старик вдруг открыл глаза, — молодой человек поспешил придать своему лицу почтительное и грустное выражение и тихо, вкрадчивым голосом спросил:
— Что ж думаете вы делать, Дорофей Степаныч?
— Осчастливить сироту, коли бог по милости своей попустит мне, окаянному, загладить мои великие прегрешения… Других родных у меня никого нет… мне свое добро не в могилу с собой унести…
— Так вы хотите сделать ее своей наследницей?
— Что ты, парень, как кричишь? — слабо перебил старик: — просто испугал меня… о-ох!
И старик закашлялся. Вильманстрандский купец прошелся по комнате.
— А ты слушай, — начал старик, — легко сказать: сделай наследницей! Да где теперь ее сыщут? как наследство-то до нее дойдет?.. Родилась, живет в бедности… поди и грамоте-то не знает. В газетах припечатают; да где ей газеты смотреть? Сроки пропустит…
Старик замолчал. Лампада бросала слабый, дрожащий свет на его бледное, худое лицо, которое теперь приняло неподвижность смерти. С испугом и мучительным нетерпением ждал молодой человек, когда старик снова соберется с силами.
Наконец умирающий открыл глаза, приподнялся и продолжал:
— Так вот, видишь, что я придумал слабым моим разумом, прости меня господи! Сослужи мне службу, друг! Господь тебя не забудет.
— Я все готов сделать для моего благодетеля, для моего второго отца…
— Да и я тебя не обижу, друг, — не оставлю без награды твои сыновние попечения: лавка твоя, дом твой; я уж и дарственную запись приготовил.
— Благодетель! — воскликнул радостно вильманстрандский купец, стал на колени и поцеловал руку умирающего.
— Только ты верно сослужи мне службу, — продолжал старик: — тотчас, как господь бог сподобит мне преставиться, поезжай в Питер, отыщи племянницу и в собственные руки отдай ей духовную (она у меня уж заготовлена) и билеты здешнего Приказа…