Гарибальди заметил, что я смотрю на эти пушки, и сказал мне:
— Толку от них немного, но они укрепляют дух тех, кто пускает их в ход, и наводят страх на тех, против кого их пускают в ход.
В кабинете генерала мы застали Тюрра; он уже знал о моем приезде и ждал меня.
Последовали радостные восклицания; нам недоставало лишь нашего бедного Телеки.
Эдуар Локруа и Поль Парфе вошли в кабинет вместе со мной и не могли оторвать взгляда от Гарибальди, пораженные величием и одновременно простотой его образа.
Я представил их генералу.
— А как насчет того, чтобы позавтракать вместе? — спросил он меня.
— Охотно.
И действительно, нам накрыли стол.
Завтрак состоял из куска жареной телятины и блюда кислой капусты. За столом было двенадцать человек. Завтрак для всего штаба генерала и нас троих стоил самое большее шесть франков.
Так что нельзя обвинять Гарибальди в том, что он разорил Сицилию.
Тем не менее на сей раз, будучи диктатором, генерал щедро одарил себя: он признал за собой право на прокорм, проживание и суточные в размере десяти франков.
Каков флибустьер!
— Где вы намерены жить? — спросил он меня за десертом.
— Ну, пока на борту моей шхуны.
— Даже и не думайте там оставаться; вполне могут сложиться такие обстоятельства, что пребывание на ней будет небезопасным.
— Укажите мне место, где можно будет поставить три или четыре палатки, и мы встанем там лагерем.
— Подождите, мы придумаем что-нибудь получше. Ченни!
Ченни — начальник штаба Гарибальди.
— Да, генерал? — спросил он, подойдя ближе.
— У тебя есть свободные покои в Королевском дворце?
— Во дворце пока никого нет.
— Предоставь Дюма самые лучшие покои.
— То есть губернаторские, если вам угодно, генерал.
— Что значит «если мне угодно»?! Я полагаю, что человек, который доставил мне письма с известием о подкреплении, включающем две с половиной тысячи бойцов, десять тысяч ружей и два парохода, вполне заслужил этого. Предоставь губернаторские покои Дюма и прибереги для меня комнату рядом с ними.
— Будет сделано, генерал.
— Устраивайтесь в этих покоях наилучшим образом и живите там как можно дольше: если король Неаполя узнает, что вы стали его квартиросъемщиком, это доставит ему удовольствие. Да, кстати, а что насчет обещанных карабинов?
— Они на борту шхуны.
В Турине я пообещал генералу подарить ему для нужд войны, которую он должен был вести за свой счет, двенадцать карабинов.
Он напомнил о них и правильно сделал.
— Хорошо, — сказал он, — я пошлю за ними.
— В любое время, как вам будет угодно!
— Ну а теперь поступайте как хотите: оставайтесь, уходите, приходите — вы у себя дома.
— С вашего разрешения, дорогой генерал, я схожу посмотрю покои господина губернатора.
— Идите.
В эту минуту в кабинет вошла группа священников.
— Господи Боже мой! А это что такое? — поинтересовался я у генерала.
— Не стоит относиться к ним с пренебрежением, — ответил он, — они вели себя превосходно: каждый из них с распятием в руке шел во главе своего прихода, а кое-кто стрелял из ружья.
— Вы, часом, не обратились в веру?
— Вполне; у меня теперь есть капеллан, падре Джованни. Я пришлю его вам, мой дорогой; это настоящий Петр Пустынник! Под ним убили лошадь, и в руках у него вдребезги разбилось распятие; это еще один особенный человек, которого я вам рекомендую.
— Пришлите его мне, мы сделаем его портрет.
— Так при вас есть фотограф?
— Лучший парижский фотограф; короче: Ле Грей.
— Что ж, попросите его запечатлеть развалины города. Надо, чтобы Европа знала, что здесь творится: две тысячи восемьсот бомб за один-единственный день!
— Но ни одна из них, по всей вероятности, не попала во дворец, где вы живете?
— О, канониры очень старались, однако у них не хватило умения.
И он показал мне два дома на площади перед дворцом, у которых были разрушены крыши и разбиты окна.
— Мы сфотографируем все это, а заодно и вас.
— Меня? И как же вы хотите меня сфотографировать?
— Мне доводилось видеть лишь те ваши портреты, где вы в генеральском мундире, а в этом мундире, по правде сказать, вы не очень-то на себя похожи; так что я хочу, чтобы вы снялись в своем обычном наряде.
— Что ж, делайте, как хотите; увидев вас, я сразу догадался, что вот-вот стану вашей жертвой.
— Ладно, оставляю вас с вашими священниками.
— Ступайте.