Что же касается письма, адресованного Гарибальди доктору Бертани, который вместе с Ла Фариной заведует этими денежными средствами, то вот оно:
«Генуя, 5 мая.
Дорогой Бертани!
Вновь призванный принять участие в событиях, происходящих в нашем отечестве, я оставляю Вам следующие поручения: соберите как можно больше средств, дабы содействовать нам в нашем начинании; донесите до итальянцев мысль, что если они будут должным образом помогать друг другу, то Италия будет воссоздана в короткие сроки и с малыми издержками, но если они ограничатся участием в какой-нибудь бесполезной подписке, то не исполнят своего долга; что свободная ныне Италия должна вместо ста тысяч солдат вооружить пятьсот тысяч, что отнюдь не чрезмерно для ее населения и соответствует численности войск соседних государств, не обладающих независимостью, которую предстоит завоевывать; что, располагая такой армией, Италия не будет нуждаться в иноземных заступниках, которые мало-помалу пожирают ее под предлогом ее освобождения; что везде, где итальянцы сражаются с угнетателями, необходимо воодушевлять храбрецов и снабжать их всем необходимым на этом пути; что сицилийскому восстанию следует помогать не только на Сицилии, но и повсюду, где есть враги, с которыми нужно бороться.
Я не советовал поднимать восстание на Сицилии, но полагаю своим долгом помочь нашим братьям, коль скоро они вступят в схватку. Нашим боевым кличем станут слова “Италия и Виктор Эммануил!”, и я надеюсь, что и на сей раз итальянское знамя не будет посрамлено.
Отправление было назначено на десять часов вечера, так что в десять часов Гарибальди сел в лодку вблизи виллы Спинола, где в гостях у Векки он провел последний месяц своего пребывания в Генуе, месяц, в течение которого под его руководством были осуществлены все приготовления к экспедиции.
Да будет нам позволено углубиться в мельчайшие подробности произошедшего в ту ночь. Если экспедиция Гарибальди увенчается успехом и принесет хотя бы малейшие результаты, какие должен повлечь за собой этот успех, она наряду с возвращением Наполеона с острова Эльбы станет одним из величайших событий нашего девятнадцатого века, столь богатого на события. И когда какой-нибудь историк возьмется за перо, чтобы описать эту сказочную эпопею — в исходе которой, при мысли о предызбранном человеке, являющемся ее героем, у меня нет никаких сомнений, — он будет счастлив отыскать в записях едва ли не ее очевидца красочные и при всем том подлинные факты.
В десять часов с минутами Гарибальди покинул виллу Спинола и в сопровождении большой группы своих офицеров спустился к морю.
Рядом с ним находился историк Ла Фарина.
Медичи отсутствовал. Когда я поинтересовался у него, какова была причина этого отсутствия, он ответил:
«Если бы я был там, у меня не хватило бы духу позволить Гарибальди уехать без меня».
Спустившись вниз по короткой тропе, которая ведет от виллы Спинола к берегу моря, генерал обнаружил там три десятка лодок, стоявших в ожидании добровольцев.
Провели перекличку, и оказалось, что на берегу собралось около тысячи восьмидесяти человек.
По мере того как лодки заполнялись людьми, они выходили в открытое море; в последней лодке, отчалившей от берега, находились Гарибальди и Тюрр, его адъютант.
Море было совершенно спокойным, светила яркая луна, а небо сияло лазурью.
Началось ожидание: пароходы должны были появиться в одиннадцать часов, однако и в половине двенадцатого их все еще не было! Кстати, поясним, что это были за пароходы и каким образом их раздобыли.
В девять часов Нино Биксио и три десятка бойцов погрузились в порту Генуи в две лодки, в каждой из которых разместилось по пятнадцать человек; одна из них на веслах направилась к «Пьемонте», другая — к «Ломбардо»; бойцы взяли пароходы на абордаж и заперли в носовой каюте матросов, машинистов и офицеров, находившихся на борту.
До этого времени все обстояло превосходно.
Но, когда речь зашла о том, чтобы разогреть котлы, дали себя знать первые трудности.
Никто из бойцов, оказавшихся на борту того и другого парохода, не был машинистом, не был кочегаром, не был моряком.
Это и стало причиной задержки.
Не видя пароходов, генерал потерял терпение; он велел Тюрру перейти на другую лодку, а сам всего лишь с шестью гребцами направился к порту Генуи, расположенному примерно в трех милях.