Я полагал, что в отсутствие Гарибальди остров полностью необитаем.
У меня было огромное желание остановиться в одной из трех гаваней острова и совершить паломничество к этому дому, но одно из его окон внезапно открылось, и с помощью подзорной трубы я увидел появившуюся в оконном проеме женскую голову.
И потому, подумав, что мое паломничество обернется бестактностью, я даже не стал заговаривать об остановке на острове.
К счастью, ветер все время был попутным, и мы шли со скоростью восемь узлов.
Вскоре наша шхуна обогнула остров Порко и оказалась у выхода в открытое море.
Сегодня, около десяти часов утра, один из наших греческих матросов, Эррикос, дает знать, что видит землю.
Все глаза напрягаются, все подзорные трубы нацеливаются, но в итоге признано, что объект, принятый нами за землю, не что иное, как гряда облаков.
Эррикос настаивает, что это вполне может быть грядой облаков и даже должно ею быть, однако за ней находится земля.
В ответ капитан заявляет матросу, что, поскольку Устика, на которую мы держим курс, имеет низкие берега, она не может цеплять облака.
Около двух часов пополудни тот же самый матрос почтительно подходит к капитану и показывает ему на хорошо различимую вершину горы, которая, словно гигантский зуб, высится над этой облачной грядой.
Вскоре на той же линии появляется вторая вершина, затем третья.
На сей раз отрицать не приходится: это в самом деле земля. Однако где мы находимся?
Капитан прибегает к помощи своего хронометра, и выясняется, что уже второй раз после нашего отъезда из Генуи буссоль набедокурила: полагая, что идем на Устику, мы шли на Трапани!
По правую руку от нас лежат острова Мареттимо, Фавиньяна и Леванцо, а впереди нас находится залив Алькамо. Что же касается Устики, то о ней и разговора нет, ибо мы отклонились в сторону от нее миль на тридцать пять.
Мы держим совет, дабы понять, что делать дальше. Наводить справки в Марсале, Трапани или Алькамо? Или же наудачу, что бы ни случилось, идти прямо в Палермо?
Поскольку последнее предложение исходит от меня, оно берет верх.
Но, чтобы придерживаться правильного пути, нам придется идти против ветра.
Неважно! Все свои лучшие качества «Эмма» проявляет в особенности в тот момент, когда идет круто к ветру.
И мы ложимся на курс бейдевинд.
Сегодня утром мы оставили по левую руку какой-то фрегат; вероятно, это неаполитанский фрегат, крейсирующий на пути из Генуи, чтобы перехватить подкрепление живой силой, а также оружие и деньги, которые должен послать Медичи и которые ждет Гарибальди. Поскольку мы идем достаточно быстро, вскоре он исчез из виду.
Теперь мы видим перед собой какой-то бриг; он выходит из-за мыса Сан Вито и совершает странные маневры, лавируя в двух или трех милях от берега.
Внезапно он словно принимает решение и берет курс в нашу сторону.
Это не может нас не тревожить. Однако с помощью подзорной трубы капитан убеждается, что перед нами парусник; раз так, опасаться нечего: наша шхуна способна состязаться с каким угодно парусным судном.
Мы позволяем бригу подойти ближе, но готовы повернуть на другой галс, если он выкажет враждебные настроения.
Но нет: намерения у него самые мирные, и он проходит в полумиле от нас. Это добропорядочный торговый бриг.
Берег уже отчетливо виден, и легко распознается мыс Сан Вито.
Слева, внимательно всмотревшись с помощью сильной подзорной трубы в даль, можно различить на морской поверхности тот самый остров Устика, на который мы должны были держать курс.
Мы находимся всего лишь в пяти или шести милях от побережья.
Мало-помалу вечереет. Видны два мыса, ограничивающие залив Кастелламмаре, однако в его глубину взгляд проникнуть неспособен. Впереди просматривается мыс Галло, за которым скрывается Палермо; если бы мы не сбились с пути, то были бы в Палермо в пять часов вечера.
Теперь уже шесть, а нам предстоит пройти еще двадцать пять миль. При том ветре, какой сейчас дует, эти двадцать пять миль можно пройти за три часа, но было бы неразумно подвергать себя опасности, вставая ночью на рейд. Если Палермо не находится во власти Гарибальди, мы угодим в лапы неаполитанцев.
Так что мы продолжим путь к Палермо и, поравнявшись с ним, ляжем в дрейф и будем ждать рассвета.
В девять часов слышатся семь пушечных выстрелов.
Что означают эти семь пушечных выстрелов? Продолжающееся бомбардирование? Или же, донесшиеся до нас едва внятными, они служат сигналом прекращения дневной схватки, последним звуком сражения, которое возобновится утром?