во-первых, потому что она господствовала над всей Рыночной площадью;
во-вторых, потому что в ней находился самый большой и, следовательно, самый звучный городской колокол;
в-третьих, потому что в ней хранилось всякого рода военное снаряжение.
Это была неаполитанская Бастилия.
Как и парижскую Бастилию, ее обороняли лишь около шестидесяти ветеранов, отставных испанских солдат.
Осада длилась три часа. По прошествии этих трех часов Мазаньелло, возглавлявший штурм и постоянно находившийся в самой гуще боя, захватил крепость.
Там были обнаружены шесть тысяч ружей, шестнадцать пушек и огромные запасы пороха.
Первым делом Мазаньелло дал приказ в полную силу звонить в большой колокол башни — прежде всего в знак победы, а кроме того, чтобы призвать в Неаполь тех крестьян, что еще оставались в своих деревнях.
И тогда contandini[4] толпами ринулись в столицу. Женщины и дети, прослышав о сожжении двадцати четырех дворцов и не сомневаясь, что речь идет о том, чтобы сжечь весь город, шли, охваченные ненавистью деревни к большим городам и беспощадной злобой слабых против сильных, и тащили на себе все, что питает огонь.
Словно считая своих мужей неспособными осуществить вожделенную разрушительную работу, женщины сами объединились в полк и выбрали себе генерала.
История не сохранила нам имени этой новоявленной царицы амазонок, но известно, что это была одна из самых красивых и самых уважаемых неаполитанских дам.
Отличительным знаком храброй воительницы служил украшавший ее шлем испанский герб с надписью «Да здравствует вовеки король Испании и верноподданный народ Неаполя!», ибо, в соответствии с условиями грамоты Карла V, как мы знаем, в определенных обстоятельствах неаполитанский народ мог оставаться верноподданным, даже учиняя бунт.
Пока это странное ополчение парадным строем маршировало по улицам Неаполя, в город, выполняя приказ вице-короля, вступило несколько отрядов испанских и немецких войск. Мазаньелло послал своих лаццарони навстречу этим иноземным войскам, и в ходе многочисленных стычек все они были разбиты и сложили оружие.
Спустя короткое время герцог де Аркос потерял всякую надежду на помощь со стороны своей армии. С высоты замка Сант’Эльмо он мог видеть, как немцы и испанцы братались с лаццарони и пили вино, взятое из его собственных погребов, за здоровье неаполитанского народа.
С другой стороны, со дня на день у него должны были иссякнуть запасы провизии. Лаццарони перекрыли все улицы, и крепость была блокирована населением города надежнее, чем это могла бы сделать целая армия.
Тем не менее следовало выиграть время, чтобы Перроне и Дженоино успели совершить свое предательство.
И герцог решил послать грамоту Карла V народу и предоставить архиепископу полномочия вести с ним переговоры в соответствии с уступками, дарованными этой грамотой.
Архиепископ явился на Рыночную площадь, сделавшуюся командным центром восставшего народа, и спросил толпившихся там людей, угодно ли им последовать за ним в церковь Санта Мария дел Кармине, дабы выслушать сообщения, которые он должен от имени вице-короля передать Мазаньелло.
Первыми в церковь вступили вожаки восстания; затем, вслед за ними, туда вошли лаццарони, хотя вместить она смогла лишь малую их часть.
Архиепископ заявил, что грамоту Карла V отыскали, что он принес этот документ и просит разрешения зачитать его.
Понятно, что оно было единодушно дано. Воцарилась гробовая тишина, и архиепископ приступил к чтению.
Однако люди, которых уже дважды обманывали, были до такой степени исполнены недоверия, что начали роптать, утверждая, будто и на сей раз это не подлинник грамоты и не ее список, а очередная подделка.
Но Мазаньелло подал знак и все смолкли.
— Это бесспорно подлинная грамота его августейшего величества короля Карла Пятого, — сказал он, — и я жизнью своей ручаюсь за чистосердие его высокопреосвященства.
Вновь наступила тишина, и чтение, которое никто более не прерывал, продолжилось и было доведено до конца.
Тотчас же встал вопрос о составлении мирного соглашения, в основу которого должны были лечь те привилегии, какие предоставлял только что зачитанный документ.
Прозвучало несколько голосов — и это были голоса самых мудрых людей, — настаивавших на том, чтобы первой статьей нового договора стало требование сдать крепость Сант’Эльмо народу.
Мазаньелло, вмиг осознав то огромное преимущество, какое мог дать народу захват замка, господствующего над всем Неаполем и позволяющего нести смерть и разрушение всем кварталам города, поддержал это предложение.