— Я знаю, о ком идет речь, — ответил Перроне, — они прибывают по моему приказу.
— И что ты намерен с ними делать? — поинтересовался Мазаньелло.
— Расквартировать их, а точнее говоря, расположить лагерем в отдельном месте и пользоваться ими для конного патрулирования города.
Мазаньелло недоверчиво покачал головой, не особенно радуясь помощи со стороны подобных союзников; но ведь Перроне и сам был бандитом, а кроме того, в этом горном краю слово «бандит» имеет далеко не такое значение, как в равнинных краях.
На Корсике, в Калабрии и в Неаполе слово «бандит», «banditto», — это синоним слова «изгнанник».
Так что Мазаньелло дал приказ встретить новоприбывших как можно дружелюбнее.
Однако, то ли испытывая тайное предчувствие, то ли просто заботясь о поддержании порядка, он распорядился, чтобы эти люди несли службу пешими, а не конными и были рассредоточены по разным кварталам города.
Перроне, со своей стороны, настаивал, чтобы они оставались верхом.
Эта настойчивость уязвила Мазаньелло. Он воспринял ее как противодействие его воле, как пренебрежение его приказами и, не обращая более внимания на сопротивление со стороны Перроне, отослал одного из своих адъютантов передать разбойникам приказ спешиться и не покидать без его особого разрешения Рыночную площадь.
Вскоре, поскольку им приказали отправиться на Рыночную площадь, а чтобы попасть туда, надо было проследовать возле церкви Санта Мария дель Кармине, они появились у городских ворот, ведущих к ней, и, словно желая отдать честь Мазаньелло, верхом проехали мимо него; но, когда главная часть конного отряда оказалась не более чем в двадцати шагах от Мазаньелло, семеро разбойников прицелились в него и выстрелили.
Народ, заподозривший их предательский замысел в то мгновение, когда они приложили к плечу оружие, издал горестный вопль, за которым последовал залп из семи аркебуз.
Несколько человек подле Мазаньелло, убитые или раненные, попадали на землю, но сам он остался на ногах, как если бы его окутало одно из тех облаков, какими, словно латами, боги в «Илиаде» защищают героев, которым они покровительствуют.
И потому вслед за выстрелами раздались радостные возгласы, но затем тотчас же послышался бешеный вой. Да, Мазаньелло не был убит, но на него было совершено подлое покушение.
В ту же минуту более трехсот лаццарони открыли огонь по разбойникам.
Тридцать из них были убиты на месте; остальные обратились в бегство, но народ ринулся на них, словно стая гончих, преследующая стадо оленей.
Одни, пришпорив лошадей, пытались уйти от погони, но народ, с риском оказаться растоптанным, густой толпой вставал у них на пути, образовав живую преграду, и останавливал их.
Другие бросались в церкви и монастыри, попадавшиеся им по дороге, но, как если бы слава молодого народного вожака брала верх над святостью места, право убежища предавалось забвению: за ними гнались даже в нефе, их убивали даже у подножия алтаря. Один из них пытался укрыться прямо под архиепископским троном, но его за волосы вытащили оттуда и удавили.
Головы убийц — причем никакого различия между теми, кто стрелял в Мазаньелло и кто в него не стрелял, не делалось — насадили на пики и выставили на Рыночной площади.
Мазаньелло, понимая, откуда исходит измена, первым делом приказал схватить Перроне.
Вместе с несколькими выжившими разбойниками его подвергли допросу с пристрастием. Возможно, скорее свирепость пытки, нежели потребность узнать правду вырвала у них признания, но, как бы то ни было, они сознались, что подготовили ту самую пороховую мину, которая должна была обратить Старый рынок в новоявленный Везувий.
Перроне был предан смерти вместе с разбойниками, которых пытали одновременно с ним.
Из показаний казненных следовало, что виновниками этого предательства были три представителя рода Карафа: князь ди Маддалони, дон Джузеппе Карафа, его брат, и дон Грегорио Карафа.
Мазаньелло дал приказ со всем рвением искать их.
Тотчас же часть толпы рассеялась по всему городу, пытаясь обнаружить след подлинных зачинщиков злодеяния, лишь исполнителями которого были разбойники.
Князь ди Маддалони и дон Грегорио вовремя бежали, облачившись в монашескую рясу, но вот дону Джузеппе повезло меньше. Он укрылся во францисканском монастыре Санта Мария ла Нова, и настоятель монастыря спрятал его так надежно, что лаццарони, несмотря на все свои старания, не смогли обнаружить его и удалились. К несчастью, у него возникла роковая мысль написать вице-королю письмо, чтобы сообщить ему о своем убежище и об опасности, которой он подвергается. Он умолял герцога выстрелить из пушки, чтобы на время отвлечь лаццарони в сторону крепости Сант’Эльмо и тем самым дать ему возможность спастись.