— Вы видите, — промолвил он, — что меня глубоко трогают проявления вашей любви, однако именем этой любви я призываю вас не слагать оружия до тех пор, пока из Испании не придет подтверждение заключенного сегодня договора. Не доверяйте знати, она ваш смертельный враг! Теперь я вместе с монсиньором архиепископом иду к вице-королю. Если через час вы не увидите меня подле вас, вновь зажгите ваши погасшие факелы, выньте из ножен ваши мечи, предайте город огню и залейте этот огонь кровью! Вы готовы сделать это?
— Готовы! — в едином порыве ответили пятьдесят тысяч голосов.
Мазаньелло продолжал:
— Наш возлюбленный архиепископ полагает, что король ничего не теряет вследствие упразднения налогов; пострадают от этого лишь жадные и враждебные нам дворяне, эти изобретатели пошлин, эти ненасытные волки, которые наживаются за наш счет и которых свобода народа возвращает к их изначальной скудости! Так вот, их разорение, которого я домогаюсь, послужит, поверьте мне, к вящей славе Божьей и обернется пользой для короля и процветанием городов и весей. До сего дня дворяне тиранически царствовали над нами. С сего дня лишь Филипп Четвертый будет нашим монархом!
Затем, под страхом смерти запретив кому бы то ни было следовать за ним и что либо предпринимать без его распоряжений, он пустил лошадь во весь опор и въехал во двор. Следом за ним туда вкатила карета архиепископа.
У подножия лестницы архиепископ сошел с кареты, а Мазаньелло спешился. Вице-король встречал их, стоя на крыльце.
При виде него Мазаньелло опустился на колено и промолвил:
— От имени народа благодарю ваше превосходительство за то, что вы подписали договор; что до меня, то я отдаюсь в ваши руки, заранее смирившись с наказанием, которое вам будет угодно наложить на меня.
Но вице-король, затаив в глубине сердца клокотавшую в нем ненависть, улыбнулся молодому человеку, милостиво поднял его, несколько раз поцеловал, назвал освободителем народа, заверил, что этот визит доставляет ему бесконечное удовольствие и что нет никакой причины наказывать Мазаньелло, ибо в том, что он совершил, нельзя усмотреть умысла на оскорбление величества и, напротив, бо́льшая часть его действий заслуживает самой высокой похвалы.
После чего, указывая путь своим гостям, герцог де Аркос провел их в свои личные покои, где они долго обсуждали текущее положение в городе.
Затем Мазаньелло от имени народа поручился, что город Неаполь примет решение преподнести королю как безвозмездный дар пять миллионов скудо в порядке возмещения убытков из-за отмены налогов, причем сделать это без всякого вмешательства со стороны королевских чиновников.
За разговором он потерял счет времени, как вдруг за окнами поднялся страшный шум: прошел уже час с тех пор, как Мазаньелло вступил в замок, а возвращения своего предводителя народ так и не увидел.
Все подумали, что он либо взят под стражу, либо убит.
Мазаньелло понял, что этими громкими криками народ требует его появления.
Он подошел к окну, распахнул его и показался на балконе.
— Вот он я, мои дорогие сограждане! — крикнул Мазаньелло, обращаясь к народу. — Ничего дурного со мной не случилось, все хорошо. Я жив и свободен. Да здравствует мир!
— Да здравствует мир! — как эхо повторил народ.
Около сотни человек отделились от толпы, бросились к соседним церквам и принялись бить в колокола, издававшие самый радостный трезвон.
— А вы не опасаетесь, что этот колокольный звон примут за набат? — поинтересовался у Мазаньелло герцог де Аркос.
— Такого быть не может, — ответил Мазаньелло, — но если ваше превосходительство желает, чтобы звон прекратился, так и будет: он прекратится.
Он подал знак, и спустя несколько минут все колокола смолкли.
— Да вы настоящий волшебник, — промолвил герцог де Аркос, обращаясь к Мазаньелло.
Мазаньелло улыбнулся.
— Не желает ли ваше превосходительство увидеть, — спросил он, — насколько послушен народ Неаполя?
Герцог ответил утвердительным жестом.
— Хвала Господу! — крикнул Мазаньелло. — Хвала Богоматери Кармельской!
И народ повторил тот же крик.
— Да здравствует его величество король Испании! — продолжил выкрикивать Мазаньелло. — Да здравствует его преосвященство архиепископ! Да здравствует его превосходительство герцог де Аркос!
— Да будут они жить вечно! — ответствовал народ.
В ту минуту, когда крики толпы достигли предела своей силы и были способны заглушить шум бури, он приложил палец к губам, и тотчас же установилась полнейшая тишина.
Окно закрылось, и беседа, во время которой Мазаньелло не выказывал ни малейших признаков безумия, продолжилась. Было решено, что текст договора будет напечатан и в субботу 14 июля прилюдно зачитан в кафедральном соборе, после чего вице-король и государственные советники дадут клятву следить за его соблюдением и добиваться его утверждения королевским двором.