Герцог де Гиз, Карл Лотарингский, умер в 1640 году, то есть за семь лет до событий в Неаполе, в развязке которых, как уже говорилось выше, был призван участвовать его сын; но, опять-таки как уже говорилось выше, прежде чем перейти к его сыну, самому эксцентричному из всей семьи, как сказали бы сегодня, покончим с его братом, который тоже был не лишен определенной эксцентричности.
Он был храбр, красив, прекрасно сложен и внешне привлекателен, «но, — говорит Таллеман де Рео, — весьма короток умом».
Однажды на исповеди он признался, что стал любовником некой знатной дамы; но он, по крайней мере, говорил о подобных делах лишь своему исповеднику, тогда как его брат, как мы видели, говорил о них всем.
Исповедник был иезуитом.
— Сын мой, — сказал он кающемуся, — я не дам вам отпущения грехов до тех пор, пока вы не оставите вашу любовницу.
— О, что до этого, — ответил шевалье, — то я чересчур люблю ее, чтобы сделать такое.
Иезуит упорствовал, но шевалье держался твердо; в итоге сошлись на том, что они будут перед Святыми Дарами молить Господа искоренить эту любовь из сердца несчастного шевалье.
И они отправились молиться.
Подойдя к алтарю, иезуит принялся с величайшим усердием заклинать Бога излечить молодого принца, но тот, видя рвение святого отца, ухватил его за рясу и оттащил от алтаря, на бегу говоря:
— Святой отец, святой отец, к чему такая горячность? А если Господь откликнется только на ваши просьбы, кто за это поплатится? Я!
Однажды, проходя мимо Арсенала, он заметил пушку, которую готовились испытать.
— Ну-ка, погодите, — говорит он артиллеристам.
И с этими словами садится на пушку верхом и командует:
— А теперь, пли!
Ему указывают на опасность, которой он подвергает себя, но все бесполезно.
— Пли! Пли, кому говорят! — настаивает он.
Видя, что он упорствует, артиллеристы уступают в споре.
Один из них подносит фитиль к запалу и поджигает его! Пушка разрывается, и шевалье де Гиз исчезает, разнесенный в клочья!
Ну а теперь, когда вы уже знаете, кем были его дед и прадед, и когда мы рассказали вам, что представляли собой его отец и дядя, давайте посмотрим, какого человека отыскало Провидение на одной из высших ступеней общества, дабы сделать его преемником нищего лаццароне с площади Меркато Веккьо.
IV
Ну вот, дорогие читатели, мы и подошли к нашему герою.
Будучи младшим сыном в семье и потому с детства предназначенный к церковному поприщу, юный принц еще в колыбели получил четыре главнейших аббатства Франции.
В пятнадцать лет он уже был архиепископом Реймским.
Но владение несметными богатствами и надежды на высочайшее положение — ибо, подобно своему двоюродному деду, он обязательно должен был достичь кардинальского сана — лишь с крайним трудом обращали его мысли в сторону религиозных воззрений.
Еще будучи совсем юным, он уже шатался по улицам Парижа, облаченный в светское платье, и аббат де Гонди, повстречав его однажды без тонзуры, в коротком плаще и со шпагой на боку, воскликнул:
— Вот маленький прелат, принадлежащий к весьма воинственной церкви!
И в самом деле, г-н де Реймс, как его тогда называли, был очаровательным кавалером, наделенным слегка заостренным носом с небольшой горбинкой, прекрасно вылепленным лбом, выразительным взглядом и по-настоящему аристократическими манерами.
Надо полагать, что так все и обстояло, поскольку строгая г-жа де Мотвиль, чрезвычайно порицавшая его беспорядочные любовные связи, не могла удержаться, чтобы не сказать:
«Охотно веришь, что эта семья происходит от Карла Великого, ибо в том, кого мы видим сегодня, ощущается нечто, делающее его похожим на паладина и героя рыцарских времен».
К несчастью для юного принца, кардинал Ришелье, не терявший из виду отпрысков знатных семей, не спускал с него глаз.
Всякий раз, когда г-н де Реймс приезжал в столицу, кардинал так подчеркнуто вызывал его к себе и так настойчиво расспрашивал его о новостях вверенного ему архиепископства, что бедный прелат, как ни хотелось ему побыть при дворе, был вынужден возвращаться в свою резиденцию.
Правда, у себя в резиденции он обретал г-жу де Жуайёз, муж которой, Робер де Жуайёз, сеньор де Сен-Ламбер, был королевским наместником и управлял Шампанью. Этот Робер де Жуайёз, принадлежавший к знатному роду Жуайёзов, был, впрочем, мужем старого закала, смотревшим на подобные дела так, как смотрели на них при Генрихе IV, и заставлявшим любовников своей жены выплачивать ему пенсионы, которые он проживал с куртизанками.