В своих мемуарах Мари Каппель слегка касается темы овчарен и пастушек:
«Все хозяйственные постройки приспособили под овчарни, все нивы превратили в рукотворные луга. Пастушеский посох стал скипетром нового золотого века, и если овцы были великолепны, то пастушки были очаровательны и вполне могли заставить забыть об овцах».[4]
И она добавляет:
«Бабушка, не любившая ни овец, ни пастушек, заманивала к себе соседей и друзей, воспитывала детей, весну проводила, горюя о Париже, а осень — грезя о нем. Всех трех своих дочерей она выдала замуж очень рано».[5]
Первой, естественно, вступила в брак старшая, Каролина.
В декабре 1815 года она вышла замуж за г-на Каппеля, артиллерийского капитана.
Эрмина в 1817 году вышла замуж за барона фон Мартенса.
Луиза — тут я воспользуюсь еще одним красочным выражением Мари Каппель — «оставила своих кукол, чтобы играть во взрослую даму»,[6] и вышла замуж в 1818 году, в возрасте пятнадцати лет, за барона Гара́.
Мы уже упоминали эти три брака, но без указания их дат.
Однако в таком повествовании, как наше, даты имеют значение.
IV
Мари Каппель родилась в 1816 году.
По странной ошибке природы, в этом чарующем соцветье свежести, молодости и красоты она оказалась изъяном.
Мари Каппель не была хорошенькой.
Позднее мы нарисуем ее портрет и постараемся рассказать, какой она была.
Но вот, впрочем, что говорит о себе она сама:
«Первый ребенок, радость и гордость двух поколений семьи, должен быть ангельски красив! Увы! Я явилась в сей мир достаточно безобразной, чтобы разрушить даже материнские иллюзии! Самые очаровательные чепчики и самые кокетливые платьица были неспособны приукрасить меня, и, чтобы восхищаться мною так же, как наша семья, которая, вероятно, полагала красивой мою желтизну и изысканной мою худобу, нашим добрым друзьям, которым меня показывали, приходилось жертвовать правдой во имя учтивости».[7]
Я не видел Мари Каппель в пору ее младенчества, и потому мне не следует высказываться о ее тогдашней безобразности или красоте, но я видел ее, когда ей было уже три года.
Случилось это в 1819 году, на празднике очаровательной деревни, которая называется Корси и пруды которой огибает теперь железная дорога.
Мне было тогда семнадцать лет.
Из-за невесть какой любовной размолвки с очаровательной белокурой девушкой, которую звали Аглая и лазурные глаза которой своим блеском подтверждали, что имя это дано ей верно, я стремился к одиночеству, но в семнадцать лет, что бы там ни говорил Альфред де Мюссе, одиночество не всегда облачено в черное. Мое одиночество, напротив, было жизнерадостным и лучезарным; я шел по очаровательной тропинке, окаймленной справа от меня живой изгородью из цветущего боярышника, а слева — усеянным лютиками и маргаритками лугом с высокой травой, никнувшей на песок тропинки. Боярышник источал изумительное благоухание, а в его густой листве, под защитой острых колючек на его ветках, щебетали славки, в своих прыжках заставляя вздрагивать цветы. В тот день свет, казалось, шел с трех сторон: лучилось солнце, лучилась весна, лучилась юность.
Внезапно, на повороте тропинки, я почти нос к носу столкнулся с тремя шедшими навстречу мне людьми — женщиной, девочкой и молодым человеком, — буквально утопавшими в сиянии этого чарующего и бодрящего света.
Женщину я узнал тотчас же, мы с ней когда-то дружили; девочка, как я догадался, была ее дочерью; молодой человек был мне незнаком. Они продолжали двигаться в мою сторону.
Я подошел к ним, выказывая неловкость, вполне естественную для молодого человека, встретившего снова, но уже в роли жены и матери, юную девушку, вместе с которой рос и к которой с братской непосредственностью юности обращался тогда на «ты».
Мне не доводилось видеть баронессу Каппель с тех пор, когда я называл ее просто Каролиной.
Я с улыбкой поклонился ей; она остановилась, и я замер в ожидании, когда она заговорит со мной.
— Ах, неужели это вы, Александр? — промолвила она. — Как давно мы не виделись и как я рада вновь увидеть вас! Вы стали таким взрослым, что я уже не смею обращаться к вам на «ты».
— Жаль, — ответил я, — выходит, вы приказываете мне тоже обращаться к вам на «вы»; правда, у меня есть утешение: вы назвали меня по имени, Александром, что позволяет мне величать вас Каролиной, а не вашим пышным титулом баронессы. Ну а за руку вы держите, надо полагать, вашу малышку Мари?