Франц. Ах, госпожа моя!
Адельгейда. Ты не выдержишь, успокойся, скушай что-нибудь.
Франц. Бедного юношу питает ваша заботливость! (Уходит.)
Адельгейда. У него слезы на глазах. Я люблю его всем сердцем. Так искренне и горячо еще никто не был мне предан. (Уходит.)
ЯКСТГАУЗЕН
Гец. Георг.
Георг. Он сам хочет поговорить с вами. Я его не знаю. Он — статный мужчина с черными, огненными глазами.
Гец. Приведи его.
Входит Лерзе.
Здравствуйте! Какие вести вы несете?
Лерзе. Я принес лишь самого себя, это немного, но всего себя целиком я предлагаю вам.
Гец. Добро пожаловать, вдвойне добро пожаловать, храбрый муж, да еще в такое время, когда я не надеялся заполучить новых друзей, а скорей боялся потерять старых. Как ваше имя?
Лерзе. Франц Лерзе.
Гец. Благодарю вас, Франц, что вы познакомили меня с храбрым человеком.
Лерзе. Я уже однажды познакомил вас с собою, но только тогда вы не благодарили меня.
Гец. Я вас не помню.
Лерзе. Это меня огорчает. Но ведь вы помните еще, как по воле пфальцграфа вы сражались против Конрада Шотта и в ночь на масленицу собирались ехать в Гасфурт?
Гец. Ну конечно, помню.
Лерзе. Вы помните, как по дороге в одной деревне вам повстречалось двадцать пять рейтаров?
Гец. Верно. Мне сначала показалось, что их двенадцать, я разделил свой отряд надвое — нас было шестнадцать — и остался у деревни за сараями в надежде, что они проедут мимо. Тогда я бы ударил им в тыл, как было условлено с другим отрядом.
Лерзе. Но мы заметили вас и поднялись на холм возле деревни. Вы проехали мимо и остановились внизу. Когда мы увидели, что вы не хотите подняться, мы ринулись вниз.
Гец. Тут только я увидел, что попал из огня да в полымя. Двадцать пять против восьми! Это не шутки! Эргард Труксес заколол моего латника. За это я сбросил с коня его самого. Если бы все они дрались так, как он и еще один латник, то мне и моей маленькой дружине пришлось бы плохо.
Лерзе. Латник, о котором вы говорите…
Гец. Он был храбрее всех, кого я видел. Он здорово поприжал меня. А когда я думал, что уже совсем от него отделался, он снова очутился передо мной и яростно на меня набросился. Он прорубил мне рукав панциря и слегка поранил руку.
Лерзе. Вы ему простили?
Гец. Он понравился мне — лучше нельзя.
Лерзе. Ну, тогда я надеюсь, что вы будете мною довольны, — образец моей работы я показал на вас самих.
Гец. Так это ты? Добро пожаловать, вдвойне добро пожаловать! Можешь ли ты похвалиться, Максимилиан, хоть одним таким слугою?
Лерзе. Меня удивляет, что вы раньше меня не узнали.
Гец. Да как мне могло прийти в голову, что тот, кто яростнее всех стремился меня одолеть, пришел теперь предложить мне свои услуги?
Лерзе. Вот в том-то и дело, господин мой! Я с юности служил рейтаром и скрестил оружие не с одним рыцарем. Когда мы ударили на вас, я обрадовался. До того я знал лишь ваше имя, тогда я узнал вас лично. Вы знаете, я тогда не устоял. Вы видели, что это было не от страха, — ведь я вернулся. Словом, я узнал вас и с того часа решил вам служить.
Гец. На какое время вы хотите у меня остаться?
Лерзе. На год, но без платы.
Гец. Нет, вам должно платить, как всякому другому, и еще сверх того, как человеку, который задал мне работу при Ремлине.
Входит Георг.
Георг. Ганс фон Зельбиц шлет вам привет. Завтра он будет здесь с пятьюдесятью рейтарами.
Гец. Отлично!
Георг. Возле Кохера спускается имперский отряд, наверное, для наблюдения за вами.
Гец. Сколько их?
Георг. Человек пятьдесят.
Гец. Только-то! Идем, Лерзе, — мы их изрубим! Пусть к приезду Зельбица часть работы уже будет выполнена.
Лерзе. Это будет наш ранний урожай.
Гец. На коней.
Уходят.
ЛЕС ВОЗЛЕ БОЛОТА
Два имперских латника встречаются.
Первый. Ты что здесь делаешь?
Второй. Я уволился по нужде. От вчерашнего переполоха у меня так живот схватило, что каждый миг должен с лошади слезать.