Карл. Отец! Отец! Дозорный на башне трубит песенку: «Гей, да отпирай ворота!»
Елизавета. Он вернулся с добычей.
Входит рейтар.
Рейтар. Мы с охоты. Мы с добычей! Здравствуйте, благородные дамы!
Елизавета. Вейслинген захвачен?
Рейтар. Захвачен. И с ним три рейтара.
Елизавета. Как вышло, что вы так замешкались?
Рейтар. Мы подстерегали его между Нюрнбергом и Бамбергом. Он все не ехал, а мы знали, что он в пути. Наконец мы выследили его — он проехал стороной и сидел себе спокойно у графа в Шварценберге.
Елизавета. Они б и его хотели сделать врагом моего мужа.
Рейтар. Я тотчас донес об этом господину. На коней! И мы помчались в Гослохский лес. Тут так странно вышло: скачем мы ночью через лес и видим — пастух пасет свое стадо. Вдруг, откуда ни возьмись, пять волков, да как примутся за овцу. Тогда господин наш засмеялся и сказал: «Это к добру, дорогие товарищи. Всем удача, и нам удача!» И мы обрадовались хорошей примете. В это время выезжает Вейслинген с четырьмя рейтарами.
Мария. Сердце мое трепещет.
Рейтар. Я и товарищ мой по приказанию господина прижались к нему так, точно приросли — он не мог ни двинуться, ни шелохнуться, а господин наш и Ганс ударили на рейтаров и захватили их. Один ускользнул.
Елизавета. Любопытно взглянуть на него. Они скоро здесь будут?
Рейтар. Они скачут по долине, через четверть часа будут здесь.
Мария. Он, должно быть, очень подавлен.
Рейтар. Да, смотрит невесело.
Мария. Мне будет больно взглянуть на него.
Елизавета. Ах! Я пойду займусь стряпней. Все вы, верно, проголодались?
Рейтар. Так точно!
Елизавета. Возьми ключ от погреба и принеси лучшего вина. Они его заслужили. (Уходит.)
Карл. Я пойду с тобой, тетя.
Мария. Идем, мальчик.
Уходят.
Рейтар. Ну, этот не в отца, а то пошел бы со мной на конюшню.
Гец. Вейслинген. Рейтары.
Гец (кладет на стол шлем и меч). Расстегните мне латы и подайте камзол. Приятен домашний уют. Ты был прав, брат Мартин. Вы загоняли нас, Вейслинген.
Вейслинген, не отвечая, ходит взад и вперед.
Будьте повеселей! Снимайте доспехи! Где ваше платье? Я надеюсь, что все цело. (Слуге.) Позовите его слуг и развяжите тюки, да смотрите, чтоб ничего не пропало. Я могу сам одолжить и мое платье.
Вейслинген. Оставьте меня, мне все равно.
Гец. Я могу вам дать красивое свежее платье. Правда, оно полотняное. Мне оно стало узко. Я был в нем на свадьбе всемилостивейшего господина нашего — пфальцграфа, тогда еще ваш епископ так разгневался на меня. За две недели перед тем я потопил на Майне две его барки. Поднимаюсь я в трактире «Олень» в Гейдельберге с Францем фон Зикингеном по лестнице. Почти в самом конце ее есть площадка с железными перильцами. На ней и стоял епископ и подал руку Фрацу, когда тот проходил, а затем и мне, когда я прошел за ним следом. Я усмехнулся про себя, подошел к ландграфу Ганаускому — очень я его любил! — и сказал: «Епископ подал мне руку, бьюсь об заклад, что он не узнал меня». Епископ услышал, — я нарочно говорил громко, — подошел к нам с высокомерным видом и сказал: «Вы правы, я подал вам руку только потому, что не узнал вас». А я ему на это: «Господин мой, я и сам догадался, что вы не узнали меня, можете взять ваше рукопожатие обратно». Тут человек этот от злости покраснел как рак и побежал жаловаться пфальцграфу Людвигу и князю Нассаускому. Мы потом часто потешались, вспоминая об этом.
Вейслинген. Пожалуйста, оставьте меня одного.
Гец. Но отчего же? Успокойтесь, прошу вас. Вы в моей власти, а я не злоупотребляю ею.
Вейслинген. Этого я и не боюсь. Ведь это ваш рыцарский долг.
Гец. И вы знаете, что он священен для меня.
Вейслинген. Я в плену, остальное мне безразлично.
Гец. Вы не должны так говорить. Если бы вы имели дело с князьями, они б посадили вас на цепь в глубоком подземелье и сторож не давал бы вам уснуть своими свистками.
Входят слуги с платьем. Вейслинген переодевается. Входит Карл.