Входит лакей.
Лакей. К вам Иван Михеич пришел.
Бобырев. О, черт возьми!
СЦЕНА II
Бобырев и Свистиков.
Бобырев. Что̀ вы, Иван Михеич?
Свистиков. Да что-с, посидеть пришел-с.
Бобырев несколько времени рассеянно смотрит ему в глаза.
Да вы здоровы ли, Николай Дмитрич?
Бобырев. Нет. я ничего… я думаю о том, что вас и не слыхать было, как вы пришли!
Свистиков. А я по черненькой-с. Чем людей-то беспокоить, так я по черненькой-с.
Бобырев. Зачем по черненькой? Вы бы звонили, да шибче бы… Слыхали ли вы, например, как Клаверов и Набойкин звонят?
Свистиков. Помилуйте, Николай Дмитрич, они ведь особы, а мы что такое?
Бобырев. Ну нет, это вы говорите вздор, Иван Михеич! Для меня особа тот, кого я сам почитаю особой, а Клаверов, например, для меня — мерзавец!
Свистиков. Христос с вами, Николай Дмитрич! вам как будто не по себе!
Бобырев. Да, мне не по себе… мне очень не по себе! Да, я ему докажу, что он мерзавец, и докажу не далее как сегодня же, если он пожалует сюда!
Свистиков. Упаси бог-с! ведь они, пожалуй, рассердятся! Нет, вы не делайте этого, Николай Дмитрии!
Бобырев. Сделаю, Иван Михеич!
Свистиков. Так я лучше уйду-с! (Берется за шапку.)
Бобырев. Нет, уж это аттанде — не пущу! (Удерживает его за борты сюртука.) Мы с вами, Иван Михеич, выпьем! Жена-то у меня по театрам да по маскарадам жуирует, ну, а мы с вами здесь выпьем! Вы по хересам?
Свистиков. Хереса как-то основательнее, Николай Дмитрич! Хорошо тоже коньяк, ну да уж это будет, может быть, слишком основательно… Я, конечно, не об себе это, Николай Дмитрич, потому что я от вина только потею-с… испариной оно из меня выходит-с!
Бобырев. Ну, так мы хересов велим подать. Эй, Иван!
Входит лакей.
Бутылку хересу нам сюда! (Свистикову.) Стаканов, что ли?
Свистиков. Да что уж лицемерить, Николай Дмитрич!
Бобырев. И два стакана.
Лакей уходит и тотчас же возвращается с подносом, на котором бутылка и два стакана. Бобырев наливает.
Так вы говорите, что в вас вино производит только испарину?
Свистиков (пьет). Вино действует на меня постепенностью, Николай Дмитрич. Я, знаете, думаю, что у меня внутренности с самого начала обожжены-с, так оно там словно в печке-с.
Бобырев (пьет). Ну да, понимается. Раз навсегда, значит, обожгли, так потом и заботиться не об чем!
Свистиков. Ну так-с, так-с. Это вы именно угадали-с!
Бобырев. Ну, а как вы думаете, Иван Михеич, ведь Клаверов-то подлец?
Свистиков. Да что вы, Христос с вами! как же они могут быть подлецами! Так разве… накапают где-нибудь… А впрочем, нечем этакие-то разговоры вести, я уж лучше вам расскажу, какое со мной было в Холопове происшествие!
Бобырев (пьет). Ну, рассказывайте ваше происшествие!
Свистиков. Был я в ту пору еще молод и служил в казенной палате писцом. Жалованьишко наше маленькое, пить-есть хочется, следовательно, пробавлялись мы больше каждый своим промыслом. У меня промысел был за охотой ходить; болот, знаете, вокруг Холопова пропасть, ну и ходишь, бывало, в свободные дни, похлопываешь да похлопываешь себе бекасиков, а потом и несешь на базар продавать. Хорошо. Только вот однажды идем мы с товарищем ранним утром по бережку реки, а на дорожку у нас было уж заложено… против простуды-с! Идем мы, это, и видим, что, в саженях этак в шестидесяти, сидит на воде страшенное стадо диких уток, выстроились этак в ниточку рядком и преспокойно себе делают утренний туалет-с! Да вам, может быть, скучны мои глупые речи, Николай Дмитрич?
Бобырев (рассеянно). Да, происшествие действительно странное!
Свистиков. Помилуйте, какое же это еще происшествие! происшествие-то будет впереди-с! Вот я и говорю товарищу-то: «Погоди, говорю, Хвостиков, я штуку сделаю!» А сам себе на уме думаю: чем нам по-пустому-то заряды тратить, прицелюсь-ко я в крайнюю, да как выстрелить-то, и проведу ружьем-то по всем, чтобы всю стаю, значит, одним зарядом ухлопать! (Показывает.) Ну-с, сказано — сделано. Лег я этак на живот и начал полозть; подполз, знаете, в самую меру, прицелился… паф! Только как загагайкают вдруг мои утки, да как взлетят всем собором, так я даже караул с перепугу закричал! Представьте себе, какая шельмовская штука тут вышла: так-таки ни одной и не убил! Так-таки все до одной и улетели! А расчет с пьяных-то глаз, кажется, верный был!
Бобырев. (рассеянно). Да, расчет, конечно, верный. А Хвостиков-то, я думаю, порядочно вас обругал?
Свистиков. Уж как не ругать-с! Я бы и сам себя в ту пору изорвал-с!