Софья Александровна. Совсем он не странный! он глуп, и больше ничего! Ах, да не говорите вы мне об нем! У меня все нервы… я готова заплакать, когда об нем говорят! Что это наши messieurs так долго!
Лакей вносит чай.
Servez-vous, messieurs![157]
Набойкин. А знаете ли, Софья Александровна, в последний раз Бобырев серьезно обиделся, когда увидал, что я смотрел в замочную скважину…
Софья Александровна. А кто же позволил вам смотреть?
Сильный звонок в передней.
А вот и messieurs! Господа! прошу вас не забывать, что князь сегодня в первый раз у меня!
СЦЕНА V
Те же, князь Тараканов и Обтяжнов.
Обтяжнов (за кулисами). Так возьми же все это, любезный, и, когда Софья Александровна прикажет подавать ужинать, приготовь… (Входит, вслед за ним князь.) Любезной хозяйке! (Подходит к руке Софьи Александровны.)
Софья Александровна. Ну вот теперь можно! по крайней мере, вы начинаете заслуживать! Mon prince![158]
Князь Тараканов. Извините, Софья Александровна, что я позволил себе на первый раз явиться к вам вечером, но Клаверов меня уверил, что вы будете так добры — простите мне мое нетерпение…
Софья Александровна. Очень рада, князь! и очень обязана Клаверову! Вы знакомы, messieurs.
Князь жмет руки прочим присутствующим.
Князь Тараканов. (в сторону). Где же муж? а нельзя не сознаться: хороша. Клаверов рассчитал верно! (Вслух.) Я давно искал чести быть представленным вам, Софья Александровна, и теперь мне остается только жалеть, что счастливый случай, которым я нынче пользуюсь, представился слишком поздно.
Софья Александровна. Разве вам что-нибудь препятствовало?
Князь Тараканов. Мне как-то не удавалось до сих, пор сойтись с Николаем Дмитричем, хотя мы несколько и знакомы, потому что я видал его у Клаверова.
Софья Александровна. Вы можете быть уверены, что муж будет всегда рад видеть вас у себя. Впрочем, я должна заранее просить вас извинить его: он почти постоянно так занят, что выходит к нам очень редко.
Обтяжнов. Николай Дмитрич предпочитает уединенное плавание в сфере высших государственных соображений беседе с такими вертопрахами, как мы. Это человек серьезный, князь, — ну, и пускай себе остается в своих сферах! То-то, воображаю, какие он выделывает теперь пером штуки на пользу общую!
Софья Александровна. По бесцеремонности, с какою выражается мсьё Обтяжнов, вы можете заключить, князь, что мы здесь не очень-то женируемся.
Обтяжнов. Ведь этакая вы обидчица, Софья Александровна! Ну, что бы, кажется, я сказал такого… игривого? Вот другое дело за ужином…
Князь Тараканов (в сторону). Еще бы церемониться! ужины на дом привозит! (Вслух.) Это делает еще более привлекательным ваше общество, в которое вы допускаете только избранных.
Софья Александровна (томно, но не без горечи). Да, я не принадлежу к большому свету, и, признаюсь, даже не жалею об этом. Я думаю, что гораздо приятнее иметь общество маленькое, но связанное дружескими отношениями, нежели быть постоянно sur le qui vive.[159] Вы курите?
Князь Тараканов. Если позволите.
Софья Александровна. Пожалуйста.
Князь закуривает.
Вы любите музыку, князь?
Обтяжнов. Князь сам музыкант, Софья Александровна. У него отличный тенор.
Апрянин. Tamberlick a été délicieux ce soir![160]
Камаржинцев. Ut-dièze![161] Помнишь, Апрянин? (Пробует что-то спеть, но, видя, что Софья Александровна смотрит на него с удивлением, конфузится и умолкает.)
Софья Александровна. J’aime assez Tamberlick.[162] В его голосе есть что-то мужественное, quelque chose d’entraînant.[163] (Князю.) Я тоже пою. Если хотите, мы будем иногда петь вместе…
Общее безмолвие.
Ah! Dieu! Dieu![164] скажите, messieurs, отчего так скучно жить на свете?
Обтяжнов. Помилуйте, царица! Уж коли вам скучно, кому же после этого весело!
Софья Александровна. А почему же вы думаете, gros-papa,[165] что мне должно быть веселее, нежели другим?
Обтяжнов. Да потому, что у вас и красота, и талант, и все такое…
Софья Александровна. В особенности мило это «все такое». Нет, серьезно, мне скучно! Иногда вдруг какое-то странное желание овладевает мной: хотелось бы скрыться, лететь… Вы не испытывали этого, князь?
Князь Тараканов. Признаюсь вам, Софья Александровна, наша жизнь слишком занята, чтоб нашлось в ней место для мечтаний…
Обтяжнов. Это оттого с вами бывает, Софья Александровна, что вы еще растете — право-с! Когда я был маленький, мне беспрестанно представлялось, что я лечу; ну, а с тех пор перестал летать.
Набойкин. А вы давно были маленьким?
Князь Тараканов. Господа! в каком виде можно вообразить себе Обтяжнова маленьким?
Апрянин. Я воображаю себе Савву Семеныча за тетрадкой!
Камаржинцев. Я воображаю его себе кушающим чай с булкой!
Набойкин. А я воображаю его себе пристающим к своей кормилице!
Обтяжнов. Ну, вот это так! а то «тетрадка», «чай с булкой»! Так и видно, господа, что вы сами недавно расстались с этими предметами! Угадали, Павел Николаич! Это правда, что я, можно сказать, еще у груди кормилицы чувствовал склонность к прекрасному полу, и с тех пор склонность эта постепенно во мне развивалась…
Князь Тараканов. А я, господа, воображаю себе Савву Семеныча, в качестве будущего откупщика, приучающимся давать взятки губернским и уездным властям!
Софья Александровна. Я думаю, что если это и не так поэтично, зато верно.
За сценой раздается смутный шум, за которым слышится голос Свистикова: «Оставьте, Николай Дмитриевич! нехорошо-с!»
Боже мой, да что там такое?
Ольга Дмитриевна (за кулисами). Павел Николаич! mais venez donc![166] Господи! да что ж это такое?
Софья Александровна (сконфуженная). Будьте так добры, мсьё Набойкин, посмотрите, что там с maman делается?
Набойкин уходит.
Обтяжнов. Верно, мышка пробежала… ну, известно, сейчас нервы и все такое…
Князь Тараканов (в сторону). Ну нет, это не мышка, а голос Свистикова!
Общее неловкое молчание.
(Вслух.) Господа! нам когда-нибудь следует устроить для Софьи Александровны загородное катанье!
Обтяжнов. А что вы думаете! завтра же! зачем откладывать в долгий ящик!
Камаржинцев. Морозная ночь! Луна! Лихая тройка — c’est délicieux![167]
Обтяжнов. Смотрите, вы не спойте нам «Вот мчится тройка удалая»!
Набойкин (возвращаясь). Ничего; это Бобырев с Свистиковым разыгрались! Софья Александровна! Бобырев велел вам что-то сказать на ушко! (Наклоняется к ней и говорит тихо.) Николай пьян! Если возможно, поедемте лучше куда-нибудь в кабачок ужинать!
Софья Александровна. (с болезненной улыбкой). Это очень мило, что вы мне говорите! А впрочем, секрет за секрет! Мне тоже нужно сказать кое-что вам на ухо. (Говорит ему тихо.) Устройте это как-нибудь с Клаверовым, который, вероятно, сейчас придет… но какой стыд! (Вслух.) Pardon, messieurs, что мы тут секретничаем. Впрочем, тут и секрета нет: муж мой не совсем здоров, так его лечит Свистиков… друг его!
Князь Тараканов. А я надеялся, что буду иметь честь ближе познакомиться с Николаем Дмитричем.
Софья Алексадровна. Во всяком случае, не сегодня… Савва Семеныч! хоть бы вы спели что-нибудь! (В сторону.) Этот несносный Клаверов!
Обтяжнов. Я, Софья Александровна, знаю только одну песенку: «Вдоль по улице метелица метет», да и ту не пою, а только одним пальчиком на фортепьянах наигрываю!
Софья Александровна. Ну, и поиграйте!
В передней раздается звонок.
Насилу! Павел Николаич! потрудитесь отпереть! Это, наверное, Клаверов!
Набойкин уходит.
Посмотрим, какого-то он приведет с собой литератора!
Апрянин. Я недавно одного литератора на Невском встретил, Софья Александровна!
Софья Александровна. Ну, и что ж?
Апрянин. Ничего, одет прилично; впрочем, он очень скоро сел на извозчика и уехал.
Камаржинцев. Нынче у многих литераторов даже кареты собственные есть, Софья Александровна!
СЦЕНА VI
Те же и Клаверов.
Клаверов. Мне крайне досадно, Софья Александровна, что наш литератор оказался так дик, что ни за что на свете не согласился поехать в порядочный дом! Я его так у Донона и оставил… но вы мне позволите покатать вас?