Николай Дмитрич Бобырев, молодой человек, товарищ Клаверова по школе. Прибыл в Петербург из провинции, где состоит на службе, в качестве товарища кого-то или чего-то. Одет весьма чисто, хотя от моды и отстал.
Павел Николаич Набойкин, товарищ Клаверова по школе, служащий у него под начальством; молодой человек благородной наружности, одевается щегольски.
Иван Михеич Свистиков, пожилой господин, служащий под начальством Клаверова; высокого роста, широк в плечах; в присутствии Клаверова ходит в виде наклоненной линии и приподнимаясь на носки; исполняет у Клаверова должность домашнего буффа.
Князь Тараканов, молодой человек, племянник начальника Клаверова.
Нарукавников, молодой человек, сын откупщика.
Театр представляет кабинет Клаверова. Боком к зрителям, слева письменный стол с грудами наваленных на нем бумаг, в глубине сцены другой письменный стол, пустой, направо низенький оттоман; по стенам развешано множество фотографических портретов, мягкая мебель расставлена по комнате в беспорядке; входная дверь направо, а налево во внутренние комнаты. При открытии занавеса Свистиков стоит у входной двери, в вицсюртуке и с портфелем под мышкой, Бобырев только что вошел; он во фраке и в палевых перчатках.
СЦЕНА I
Свистиков и Бобырев.
Бобырев (Свистикову). Мне сказали, что Клаверов в кабинете?
Свистиков. Генерал-с? Они там. (Указывает на дверь, ведущую во внутренние комнаты.) Сегодня у его превосходительства доклада не будет-с: один я-с. Да вы кто такие? (Осматривает его.)
Бобырев. А вы кто такие?
Свистиков. Я ихний чиновник-с.
Бобырев. А я ихний товарищ по школе. Скажите, пожалуйста, у Клаверова очень много занятий?
Свистиков. То есть теперь-с?
Бобырев. Нет, вообще?
Свистиков. Как же-с, как же-с. У нас одних входящих тысяч пятнадцать через их руки перейдет. Машина изрядная-с!
Бобырев. Да, честь и слава Клаверову: достиг-таки! Приятно иметь такого товарища по школе!
Свистиков. Это точно-с. Впрочем, позвольте вам доложить, что в генеральском чине узы товарищества… не то чтобы совсем ослабевают, а больше как бы в туманном виде представляются. Не смею, конечно, утверждать, а, ей-богу, так-с!
Бобырев. А разве Клаверов… тово?
Свистиков. Помилуйте… как же это можно-с!
Бобырев. Однако…
Свистиков. Нет-с… как же это можно-с? Известно, особа с характером, а впрочем, ничего!
Бобырев. Я так давно расстался с ним, что, право, не знаю… Скажите, вы близко знаете Клаверова?
Свистиков. Помилуйте, каждое утро-с… И по квартире, и все такое…
Бобырев. Так Клаверов… тово?
Свистиков. То есть он не то чтобы очень «тово», а есть-таки малая толика… позволите быть с вами откровенным?
Бобырев. Сделайте милость.
Свистиков. Вот вы изволите их Клаверовым называть, ну, а мы, признаться, и от фамилии-то этой отвыкли, всё ваше превосходительство, да господин директор!.. даже и мысль-то словно не дерзает назвать иначе.
Бобырев. Вот как!
Свистиков. А то как же-с. Ну, опять возьмем, к примеру, и то: изволили вы пожаловать к его превосходительству — и прямо в кабинет!
Бобырев.’Вы, стало быть, думаете, что лучше было бы обождать в передней?
Свистиков. Не лишнее-с. Оно конечно, генерал, как старого товарища, примут вас благосклонно, однако им и за всем тем приятнее было бы заметить в вас почтительность к ихнему сану.
Бобырев (иронически). Так вы думаете, что его превосходительству будет неприятно, что я вошел прямо в кабинет?
Свистиков. Не то чтобы неприятно-с… сохрани боже! они и виду этого не подадут! А так, — знаете, могут при случае это припомнить. Не выскажут, знаете, да и начнут действовать дипломатически: начнут, это, слово ер-с к каждому слову прибавлять, «милостивым государем» обзывать, стул собственноручно пододвигать, философические рассуждения преподавать… одним словом, убьют человека мерами даже самыми учтивыми. Да вы из губернии-с?
Бобырев. Да, я из Семиозерска.
Свистиков. Место дальнее-с. В губернии, известно, насчет этого просто; там промежду себя все этакое целованье да милованье: ты — mon cher, и ты — mon cher! следственно, и идут в кабинет не спросясь.
Бобырев (иронически). Черт возьми, однако, как это скверно долго не бывать в Петербурге: совсем все обычаи перезабудешь.
Свистиков. А их помнить необходимо. Скажу вам откровенно, здесь насчет этого такое понятие: покудова человек находится там (указывает на входную дверь), он не Иван, не Сергей, не Петриков, не Свистиков — он проситель. Проситель первый, проситель второй — все равно как на театре поселяне: поселянин первый, поселянин второй и так далее. Генералу докладывают просто: просители дожидаются, ваше превосходительство, а генерал в ответ на это скажет «а!», а иногда и ничего не скажет, и затем это уж ихнее дело, кого отличить, а кого и без внимания оставить. Но человек, который прямо, собственною властью приходит сюда — это уж, значит, человек, который считает себя вправе, так сказать, конфиденцияльно беспокоить его превосходительство. Следственно…
Бобырев. Да ведь вы в кабинете?
Свистиков. Да я другое дело-с: я ихний чиновник-с.
Бобырев. И, как видно, очень практический человек. Однако я все-таки надеюсь, что его превосходительство во внимание к воспоминаниям товарищества…
Свистиков. Это так-с… А все-таки лучше было бы, кабы генерал все это сам, по своему, знаете, усмотрению… Вошел бы, знаете, в приемную: а, старый друг! прошу в кабинет! (Бобырев смеется.) Смешно-с?
Бобырев. Нет, ничего… пожалуйста, продолжайте!
Свистиков. Вы извольте взять во внимание, что они генерал-с, да и генерал-то молодой, так сказать, сугубый-с… пожалуй, старых-то за двух постоят!
СЦЕНА II
Те же и Набойкин (входит быстро и с шумом; одет в вицсюртук, под мышкой портфель).
Набойкин. Кого я вижу! Бобырев! Откуда ты, эфира житель?
Бобырев. Из Семиозерска; сегодня только приехал, ни у кого еще быть не успел.
Целуются.
Набойкин. Ну, а к генералу все-таки к первому — дельно! (Свистикову.) Клаверов не выходил?
Свистиков вместо ответа корчит гримасу и делает вид, что охорашивается.
Шут!
Бобырев. Ты у Клаверова служишь, Набойкин?
Набойкин. У Клаверова; он многих из наших приютил. Да, cher, этот человек пойдет далеко. (Показывает на голову.) Et avec ça infatigable![92] Уж не думаешь ли и ты к нему?
Бобырев (робко). Да… хотелось бы…
Набойкин. В Семиозерске-то, должно быть, наскучило? Да и правду надо сказать: служить в наше время в провинции — ужаснейший анахронизм. У тебя какой чин?
Бобырев. Коллежский советник.
Набойкин. Ну, кушанье не важное!
Свистиков. Совсем плохандрос-с!..
Набойкин. Шут! Однако позволь тебя познакомить, Бобырев: Свистиков, экзекутор, он же казначей, он же и смотритель дома, стало быть, с точки зрения ватерклозетов, человек совершенно неоцененный.
Свистиков испускает безобразное бульбульканье.
Это, брат, единственный осколок седой древности, который остался в нашем ведомстве; все прочее подобрано, могу сказать, человек к человеку. Ты приходи к нам в канцелярию — увидишь.
Свистиков. Да-с, это точно, что увидите!
Бобырев. А что?
Свистиков. Да что-с: кто на столе сидит, кто папироску в зубах держит-с, кто об Армансах беседует-с.
Набойкин. А кто к Свистикову пристает. Ну, да это в сторону: сам все увидишь. Поговорим лучше об тебе. Это дельно, что ты собрался к нам, только я должен откровенно тебя предупредить, что тут не обойдется, без труда. Vous savez, mon cher, entre camarades on se doit la vérité, rien que la vérité.[93]
Бобырев. Ну, да разумеется, от кого же мне и узнать, на что я могу рассчитывать, как не от товарищей. Ты понимаешь сам, что в Семиозерске немного узнаешь.
Набойкин. Ну, так изволишь видеть, Клаверов, конечно, сделает для тебя все, что от него зависит, но иногда, mon cher, и при всем желании мы не в состоянии бываем идти против предопределений судеб… Опять-таки повторяю: я считаю нужным предупредить тебя, как товарищ… Ты пойми, cher, что Клаверову самому еще надобно укрепиться: конечно, место, которое он теперь занимает, недурно, но для него это все-таки не больше как станция, на которой он желает пробыть как можно менее времени. Следовательно, ему необходимы связи, а для того чтоб добыть связи, необходимо делать уступки — в этом вся теория жизни! Клаверов понял это лучше других — aussi, le prince, qui est tout puissant pour le moment, en raffole.[94]