— Признаться, я не сказала бы, что ее костюм вполне уместен,— заметила миссис Макфейл.— По-моему, она очень вульгарна.
Когда они вернулись домой, мисс Томпсон играла на веранде с темнокожим сынишкой торговца.
— Поговори с ней,— шепнул доктор жене.— Она здесь совсем одна, и просто нехорошо ее игнорировать.
Миссис Макфейл была застенчива, но она привыкла слушаться мужа.
— Если не ошибаюсь, мы соседи,— сказала она довольно неуклюже.
— Просто жуть застрять в такой дыре, верно? — ответила мисс Томпсон.— И я слыхала, что мне еще повезло с этой комнатенкой. Я бы не хотела жить в туземной хибаре, а кое-кому приходится попробовать и этого. Не понимаю, почему здесь не заведут гостиницы.
Их разговор продолжался недолго. Мисс Томпсон, громкоголосая и словоохотливая, явно была склонна поболтать, но миссис Макфейл быстро истощила свой небогатый запас общих фраз и сказала:
— Пожалуй, нам пора домой.
Вечером, когда они собрались за чаем, Дэвидсон, входя, сказал:
— Я заметил, что у этой женщины внизу сидят двое матросов. Непонятно, когда она успела с ними познакомиться.
— Она, кажется, не очень разборчива,— отозвалась миссис Дэвидсон.
Все они чувствовали себя усталыми после пустого, бестолкового дня.
— Если нам придется провести так еще две недели, не знаю, что с нами будет,— сказал доктор Макфейл.
— Необходимо заполнить день различными занятиями, распределенными по строгой системе,— ответил миссионер.— Я отведу определенное число часов на серьезное чтение, определенное число часов на прогулки, какова бы ни была погода — в дождливый сезон не приходится обращать внимание на сырость,— и определенное число часов на развлечения.
Доктор Макфейл поглядел на своего собеседника со страхом. Планы Дэвидсона подействовали на него угнетающе. Они снова ели рубленые бифштексы. По-видимому, повар не умел готовить ничего другого. Затем внизу заиграл граммофон. Дэвидсон нервно вздрогнул, но ничего не сказал. Послышались мужские голоса — гости мисс Томпсон подхватили припев. А вскоре зазвучал и ее голос, громкий и сиплый. Раздались веселые крики и смех. Четверо наверху старались поддерживать разговор, но невольно прислушивались к звяканью стаканов и шуму сдвигаемых стульев. Очевидно, пришли еще гости. Мисс Томпсон устраивала вечеринку.
— Как только они там помещаются? — неожиданно сказала миссис Макфейл, перебивая своего мужа и миссионера, которые обсуждали какую-то медицинскую проблему.
Эти слова выдали, о чем она думала все время. Дэвидсон поморщился, и стало ясно, что, хотя он говорил о науке, его мысли работали в том же направлении. Вдруг, прервав доктора, который довольно вяло рассказывал о случае из своей фронтовой практики во Фландрии, он вскочил на ноги с громким восклицанием.
— Что случилось, Альфред? — спросила миссис Дэвидсон.
— Ну, конечно же! Как я сразу не понял? Она из Иуэлеи.
— Не может быть.
— Она села на пароход в Гонолулу. Нет, это несомненно. И она продолжает заниматься своим ремеслом здесь. Здесь!
Последнее слово он произнес со страстным возмущением.
— А что такое Иуэлеи? — спросила миссис Макфейл.
Сумрачные глаза Дэвидсона обратились на нее, и его голос дрогнул от отвращения.
— Чумная язва Гонолулу. Квартал красных фонарей. Это было позорное пятно на нашей цивилизации.
Иуэлеи находился на окраине города. Вы пробирались в темноте боковыми улочками мимо порта, переходили шаткий мостик, попадали на заброшенную дорогу, всю в рытвинах и ухабах, и затем вдруг оказывались в полосе яркого света. По обеим сторонам дороги тянулись стоянки для машин, блестели витрины табачных лавок и парикмахерских, сияли огнями и позолотой бары, в которых гремели пианолы. Всюду чувствовалось лихорадочное веселье и напряженное ожидание. Вы сворачивали в один из узких проулков направо или налево — дорога делила Иуэлеи пополам — и оказывались внутри квартала. Вдоль широких и прямых пешеходных дорожек тянулись домики, аккуратно выкрашенные в зеленый цвет. Квартал был распланирован как дачный поселок. Эта респектабельная симметрия, чистота и щеголеватость выглядели отвратительной насмешкой — никогда еще поиски любви не были столь систематизированы и упорядочены. Несмотря на горевшие там и сям фонари, дорожки были бы погружены во мрак, если бы не свет, падавший на них из открытых окон зеленых домиков. По дорожкам прогуливались мужчины, разглядывая женщин, сидевших у окон с книгой или шитьем и чаще всего не обращавших на прохожих ни малейшего внимания. Как и женщины, мужчины принадлежали ко всевозможным национальностям. Среди них были американские матросы с пароходов, стоявших в порту; военные моряки с канонерок, пьяные и угрюмые; белые и черные солдаты из расположенных на острове частей; японцы, ходившие по двое и по трос; канаки; китайцы в длинных халатах и филиппинцы в нелепых шляпах. Все они были молчаливы и словно угнетены. Желание всегда печально.