Выбрать главу

Дорожка добралась до грядок со спаржей, тут, как он позднее обнаружил, начинался огород. За высокими, похожими на могилки, холмиками грядок темнел продолговатый контур пруда, восьмиугольная беседка на высоком арочном основании гляделась в пруд. К двери домика вели каменные ступени. Казалось, как и все остальное в саду, беседка спит стоя.

За прудиком и беседкой прихотливо извивалась другая дорожка, по одну сторону запущенные заросли, по другую живая изгородь.

Том заметил, что с трех остальных сторон сад тоже окружен — домом, высоченной стеной из камня и кирпича с юга, а с третьей стороны низенькой оградой, на которую, похоже, нетрудно будет забраться. Но сквозь живую изгородь пролезть, должно быть, легче легкого, а Том, только ступив в сад, уже умирал от любопытства узнать, что за его пределами. Он внимательно оглядел живую изгородь, надеясь найти просвет между кустами — ему совсем немного нужно, чтобы, извиваясь, протиснуться наружу. Вот и просвет, совсем узкий — фут шириной, три фута вышиной, да только не насквозь, а вглубь живой изгороди. Том пополз по-пластунски.

Узкий лаз привел его к куда более широкому просвету, на это раз в наружной стороне изгороди. Том выглянул, перед ним простирался большой луг. На лугу лежали и дремали коровы, одна только-только проснулась и собралась вставать, выпрямляя для начала задние ноги, другая уже вовсю щипала траву. Эта корова внезапно перестала жевать и сонными недоуменными глазами уставилась прямо на Тома. С уголков рта свешивались пучки травы, длинная нитка слюны держалась на губе и легонько покачивалась на неожиданно задувшем утреннем ветерке.

Поодаль из травы показалась длинная серая гусиная шея, птица повернула голову боком, так, чтобы глаз видел просвет в изгороди и копошащегося там Тома. Мальчик не знал, что это сторожевой гусь, но через мгновение белые шеи гусынь тоже потянулись вверх, птицы старались разглядеть, что происходит. Тут гусак вытянул шею, выпятил грудь и, растопырив перья, взмахнул красиво очерченными крыльями. Одна гусыня, потом другая тоже замахали крыльями — птицы приветствовали наступающее утро.

Тома не обрадовало напоминание об утре — сколько же прошло времени? Он пробрался обратно тем же путем. Мальчик уже неплохо ориентировался в саду, узнавал тропинки и дорожки, аллеи, кусты и деревья. Некоторые приметы просто бросались в глаза. У края лужайки над всеми остальными деревьями возвышалась огромная ель, вокруг нее обвился плющ, и его побеги торчали во все стороны, как детские ручонки из-под материнской шали. На высокой южной стене, густо увитой диким виноградом, виднелись солнечные часы, их венчало вырезанное из камня солнце с каменными лучами. Солнечный круг зарылся подбородком в вырезанные в камне курчавые облака — словно папин подбородок в пене для бритья, подумалось Тому. Рядом с часами была калитка, обрамленная кустами жимолости, — надо бы попытаться ее открыть, но даже без солнца один вид солнечных часов напомнил мальчику, что пора торопиться.

Проходя мимо теплицы, он мельком глянул через стекло — интересно же, что там растет, а у пруда краем глаза приметил промелькнувшую в воде тень — золотые рыбки, наверно. За минуту или и того меньше обошел парник с поднятыми рамами, где росли огурцы, быстро проскочил мимо голубятни, там только начинали просыпаться голуби.

Он зигзагом обежал огородные грядки, те, что за грядкой со спаржей. Дальше росли яблони и груши, за ними виднелись клубничные кустики и шпалеры, увитые горохом, рядом с ними — защищенные от домашней птицы проволочной сеткой кусты малины, крыжовника и смородины. Подле крыжовника рос ревень. Каждый кустик ревеня был закрыт либо старым бочонком, либо отрезком глиняной дренажной трубы, а сверху прикрыт мешковиной. Между клепками одного из бочонков что-то белело — клочок бумаги. Листочек был сложен и надписан детской рукой — хотя вряд ли написанное могло считаться адресом — «Оберону, Владыке эльфов». Том совершенно не желал иметь ничего общего со всякими эльфами и феями. Он быстренько отскочил от грядки с ревенем и вернулся на лужайку.