ЧЕРЕЗ КАЛИТКУ
Каждую ночь Том прокрадывался в сад. Сперва он опасался, что сада не окажется на месте. Как-то раз, уже держа руку на засове, мальчик так и не открыл дверь — страх, что сада не будет, погнал его обратно в спальню. Позже, той же ночью, он снова спустился вниз и распахнул дверь — сад был тут как тут.
Он видел сад в разное время дня и в разное время года, но лучше всего была солнечная летняя погода. В начале лета на клумбах в виде полумесяцев все еще синели гиацинты, а на круглых клумбах буйно разрослась желтофиоль. Затем гиацинты завяли, желтофиоль выкопали, вместо них теперь пестрели левкои и астры. Бордюр из самшита рядом с теплицей был пострижен так, что с одной стороны получилась ниша, похожая на зеленый рот. Там стояли горшки с цветущей геранью. У стены с солнечными часами полно было роз и темно-красных маков, а в закатном полумраке у дорожки посверкивали как маленькие луны золотистые цветы примулы вечерней. На шпалерной груше возле стены поспевали плоды. В конце лета на каждую грушу надели мешочек из тонкой кисеи, чтобы они дозревали в целости и сохранности.
Но Том, конечно же, не был садоводом, его, как и Питера, больше всего привлекала возможность полазить по деревьям. Он навсегда запомнил свое первое дерево в этом саду — один из тисов на краю лужайки. Он никогда раньше на тисы не забирался, но с того самого раза почитал тисы наилучшими из деревьев.
Нижние ветки дерева росли сравнительно невысоко, а в стволе было множество выступов и трещин. Удерживаясь пальцами левой ноги за край одной из трещин, Том схватился за ветку над головой, оттолкнулся, подпрыгнул и подтянулся на руках, ноги болтаются в воздухе, сначала ветка упирается в грудь, потом в живот. Умело повернувшись, он подтянулся повыше, и вот уже уселся на сук на высоте человеческого роста.
Дальше было и легче, и интереснее. Том то карабкался по веткам, то прижимался к стволу. Мальчику нравилось прикосновение сухой коры, местами кора отвалилась, там ствол был темно-розовым, словно под коричневой корой скрывалась живая кожа.
Вверх и вверх, и снова вверх, и наконец вместо полумрака кроны — ярко-голубое с золотом. Золотое солнце, голубое небо, и вокруг — целое море зелени. Кроны других тисов, растущих вокруг лужайки, оказались на одной с ним высоте — и почти вровень с южной стеной.
На той же высоте, совсем недалеко, по другую сторону лужайки были и окна верхнего этажа. В одном из окон мальчик заметил какую-то тень — похоже, давешняя горничная из прихожей вытирает пыль в спальне. Она подошла к окну вытряхнуть тряпку, бросила на деревья мимолетный взгляд. Том помахал ей рукой — бесполезно. Похоже на игру в жмурки — водящий тебя все равно не видит.
Служанка отошла от окна и снова принялась за уборку. Окно она не закрыла, и теперь Том мог заглянуть в комнату. Там был второй человек, кто-то стоял в глубине комнаты лицом к окну и разговаривал со служанкой, поскольку до Тома доносились приглушенные звуки голосов. Он ничего не мог разглядеть как следует, видел только неподвижную фигуру и белый овал лица, все время повернутого в его сторону. Такое пристальное внимание смутило Тома, он тихонько скользнул вниз, а потом совсем скрылся в листве.
Том и позже видел в саду разных людей. Он подглядывал за ними с осторожностью, но помня, что горничная его так и не заметила, в конце концов осмелел.
Мальчик не сомневался, что видит не всех, кто появляется в саду. Ему часто казалось — кто-то здесь только что был. А еще противнее — сколько он себя ни убеждал, что это ему только чудится, — было ощущение, будто этот кто-то вовсе не ушел, нет, он тут, невидимый, наблюдает за ним, Томом. Куда приятней самому следить за людьми, даже если они не обращают на тебя никакого внимания. Он видел служанку, садовника, суровую на вид даму в длинном платье шуршащего лилового шелка — с ней Том, повернув за угол, как-то столкнулся лицом к лицу. Но она даже бровью не повела.
Видимый… невидимый… Даже если люди в саду его и не видят, о других обитателях сада этого не скажешь. Но и тут у него не было полной уверенности, хотя птицы поглядывали на него искоса и срывались с места, стоило подойти поближе.
А как насчет следов, оставляет ли он следы? Похоже, что нет. Карабкаясь на тисы, он замечал, что под его тяжестью ветки не качаются, сучки не ломаются. Потом мальчик, к страшному своему разочарованию, понял — нажиму руки не поддаются никакие двери в саду, сколько ни пытайся: ни дверь теплицы, ни дверь маленькой котельной, где топилась печь, обогревающая теплицу, ни калитка в южной стене у солнечных часов.
Эти закрытые двери разжигали любопытство. Мальчику пришло в голову, что можно попробовать проскочить в дверь следом за садовником. Тот часто заходил в теплицу и в котельную, еще чаще открывал калитку в южной стене.