Тому больше всего хотелось пробраться именно туда, это казалось совсем несложным — садовник то и дело уходил и возвращался с различным садовым инвентарем. Там, должно быть, стоял сарай с инструментами.
Садовник обычно сразу же захлопывал калитку за собой — никому вслед за ним не проскользнуть. Но с тачкой так быстро не пройдешь, решил Том, и принялся терпеливо поджидать, когда представится удобный случай. Но садовник и тут умудрился мгновенно вытянуть руку, открыть калитку, молниеносно вкатить тачку и пяткой захлопнуть дверь прямо перед носом у Тома.
Мальчик уставился на калитку, дальше которой ему ходу не было. Снова, безо всякой надежды, он взялся за щеколду. Как обычно, она не сдвинулась с места, словно в пальцах Тома совсем не осталось никакого веса. Разозлившись, он надавил что есть мочи — насупил брови, всем телом налег на щеколду — и тут вдруг она стала поддаваться. Да-да, его пальцы прошли сквозь железную щеколду, словно в ней, а не в пальцах, больше не было никакого веса. Насквозь туда и насквозь обратно, и рука снова вернулась на свое место.
Том уставился на правую руку, словно это не рука, а невесть какая невидаль. Он легонько тронул ее левой рукой, вдруг обнаружатся какие-нибудь синяки или ссадины. Нет, все в порядке — все как всегда. Он взглянул на щеколду, в ней тоже ничего необычного — щеколда как щеколда.
Тогда Том сообразил, что можно попробовать дверь, а не только щеколду.
Он со всей силой навалился на калитку, надавил плечом, бедром, пяткой. Поначалу ничего не произошло, ни он сам, ни калитка не сдвинулись с места. Он продолжал давить все сильнее, все решительнее, постепенно его охватило странное чувство, словно у него онемел бок.
Нет, дело совсем не в этом.
— Я прохожу насквозь, — с восторгом и ужасом выдохнул Том.
По другую сторону стены садовник только что вывалил на землю полную тачку сорняков и, решив пообедать, присел у стены сарайчика на перевернутую тачку. Заметь он Тома, престранное бы ему явилось зрелище — часть мальчишки, немножко плеча, чуть-чуть бедра, кусок колена и ноги — по одну сторону цельнодеревянной двери. Сначала плечи и ноги двигались синхронно, потом верхняя часть туловища замедлилась, а ноги показались почти полностью. Затем появилась одна рука, вслед за ней другая, теперь по эту сторону калитки очутилось все тело, кроме головы.
На дальнейшее Тому просто-напросто не хватало смелости. Протолкнуть тело сквозь деревянную дверь дело не такое уж легкое, да и ощущения при этом возникают весьма странные и смутные. «Мне бы только передохнуть минутку», — звучало у Тома в голове, оставшейся по другую сторону калитки. Да только он сам прекрасно понимал, что не двигается дальше от страха. В животе ужасно неприятное чувство, а каково будет голове, глазам, ушам?
Следующая мысль показалась куда страшнее предыдущей — что, если от этого промедления он — словно паровоз, оставшийся без пара, — потерял и напор, и возможность продвигаться дальше? Что, если он не сможет двинуться ни взад, ни вперед? Вдруг он застрял навеки, завяз шеей в деревяшке? Вдруг прямо сейчас, по несчастному стечению обстоятельств заявится кто-нибудь, кто его заметит? А не то целая компания придет и увидит — совершенно беспомощная задняя часть торчит, прямо напрашивается на насмешки. Не захочешь, а стукнешь.
Собрав волю в кулак, закрыв глаза, сжав губы, Том протащил голову сквозь калитку и, ошеломленный, потрясенный, оказался весь с другой стороны.
Когда голова перестала кружиться, он понял, что стоит прямо перед сарайчиком, лицом к лицу с садовником. Том никогда раньше так близко не сталкивался с садовником, тот оказался молодым широкоплечим парнем с обветренным от работы на свежем воздухе лицом, с небесно-голубыми глазами. Глаза садовника смотрели прямо на Тома, да только мимо него. Парень засунул в рот последний кусок толстого бутерброда с ветчиной, дожевал, закрыл глаза и провозгласил: «За все благое благодарю Господа, Он хранит меня от дел диавольских, чтобы не было мне вреда».
Садовник говорил по-деревенски, протяжно, нараспев, Тому пришлось внимательно прислушиваться, чтобы разобрать слова молитвы.
Парень снова открыл глаза и потянулся за вторым бутербродом. Том удивился — неужели он читает благодарственную молитву после каждого куска хлеба? Может, просто не знает, сколько ему захочется съесть.
Садовник продолжал жевать, а Том огляделся вокруг. Плодовые деревья, дощатый курятник, веревки, на которых сушат белье, куча хвороста для костра. Дальше простирались поля, а за деревьями в стороне виднелись красные крыши — там, наверно, была деревня.