Ни одного дубка в деревне, где жили Человеки, не было. И в лесах окрестных редко когда дуб встретишь. Березы были, сосны, ели, ясени, липы, осины, вербы, ивы — пожалуйста! А дубки… Раз-два — и обчелся!
Но все-таки деревня называлась Дубками.
Дубки стояли в стороне от шоссейки. С большой дороги в деревню по проселку надо добираться.
Человеки часто бегали на шоссейку. Стояли — смотрели на большую жизнь.
Бегут машины по асфальту в разные стороны — и влево и вправо. И маши́ны разные — грузовые всех марок — с прицепами и без прицепов. Легковые всех марок и даже такси. Много машин. Интересно!
Иногда машины останавливались.
— На Дубки как проехать? — спрашивали шоферы.
— Сюда сворачивайте! Сюда! — объясняли Человеки. Так не раз было.
— А как же, когда нас тут нет? — спросил Саня.
— Что как? — спросил Ваня.
— Как они в Дубки проезжают? Спрашивают у кого?
— Верно! — наконец понял Ваня. — У кого?
Пока Человеки от шоссейки до дома дошли — придумали. Кусок фанеры достали, палку приготовили, гвоздь раздобыли. На фанере красным карандашом написали большие буквы «ДУПКИ СУДА».
Вернулись к шоссейке, поставили указатель:
— Здорово!
На следующий день пришли к своему указателю, видят: кто-то чернильным карандашом исправил.
«Дубки сюда» — получилось.
А еще через неделю пришли Человеки к большой дороге — нет их указателя.
Вместо самодельного настоящий стоит — большой голубой столб, на нем голубая табличка и белые крупные буквы:
«Д. ДУБКИ 2 КЛМ».
Когда полезно спорить
По полю ходил комбайн. Снимал ровными рядами пшеницу.
Человеки смотрели на комбайн и, конечно, на дядю Колю. Хорошо стоять вот так у штурвала могучей машины! Как хочешь штурвал крути — машина куда хочешь пойдет! Хоть в Москву!
Но дядя Коля крутил штурвал осторожно. Полоса за полосой ложилась солома на поле, а зерно тонкой струйкой лилось в кузов машины, что шла рядом. Одна машина сменилась другой, другая — третьей, третья — четвертой.
Вдруг комбайн остановился. И машина — тоже.
«Заело!» — решили Человеки.
Побежали они поближе к комбайну, видят: соскочил комбайнер с машины, о чем-то с шофером разговаривает.
— Товарищам Ваням-Саням нижайший поклон! — сказал дядя Коля. — Интересуетесь?
— Заело? — поинтересовались с видом знатоков Человеки.
— Не заело, а горючее кончилось. Обещали подвезти — не везут, черти! А вот у него тоже в обрез…
— Может, мы сбегаем? — предложили Человеки. — Мы мигом!..
— Зачем сбегаем? — сказал дядя Коля. — Тогда уж с шофером поезжайте.
Сели они в кабину грузовика, а когда в деревню вернулись, шофер разгрузил машину и на нефтебазу отправился — спорить, требовать, чтобы горючее подвезли: работа, мол, стоит!
А тем временем Человеки уже в правлении колхоза были. До тех пор были, пока председатель колхоза вместе с Человеками на нефтебазу не пошел…
Вернулись Человеки через полчаса на поле.
Шумит, работает комбайн. Сидит за штурвалом дядя Коля. Полоса и еще полоса пшеницы. И опять новая полоса. Аккуратно ложится солома за комбайном, а зерно тонкой струйкой льется в кузов машины.
Увидел комбайнер Человеков:
— Товарищам Ваням-Саням нижайший поклон! Хорошо все! Работаем!
Петрушка
— Вы сегодня петрушку на огороде не рвали? — спросила мать.
— Петрушку?
Удивились Человеки. Морковь они не раз рвали. Это верно. Вкусна свежая морковка! Лук зеленый рвали. С солью да с черным хлебом — одно объеденье! А петрушка…
Она только для супа годится, а так кто ее есть станет!
— Не рвали, — сказали Человеки.
На следующий день опять про петрушку разговор зашел.
— Вы петрушку на огороде и сегодня не рвали? — спросила мать.
— Не рвали.
И так три дня подряд.
Наконец отец не выдержал.
— Пойду, — говорит, — проверю, кто нашей петрушкой балуется.
Был уже вечер. Отец взял карманный фонарик, пошел на огород. Долго отца не было. Мать успела Человеков в постель загнать, в комнате прибрать, печь вычистить.
— А папа чего не идет? — робко спросили Человеки из своего закутка.
— И верно, долго чего-то, — согласилась мать.
Только сказала, как отец входит.
— Что это? — вскрикнула мать.
— Что? Что это у тебя? — Человеки с постели повскакали.
— Вот она, ваша петрушка!
В одной руке отец держал за уши большую серовато-бурую зайчиху, в другой — крохотного зайчонка.
— Беда, — сказал отец. — Зайчиха слепая. Видно, и на огород забрела сослепу, родила сынишку, а уйти назад не смогла…