Потому, что жизнь была в его глазах важнее искусства и литературы.
Потому, что демократический читатель его книг был для писателя прежде всего живым существом, чье повседневное существование волновало его не меньше, если не больше эстетических предпочтении этого самого читателя. Недаром эссе к своему восьмидесятилетию он счел нужным закончить именно на этой ноте:
«Богатые сегодня уже не богаты... И бедняки теперь не так уж бедны: они живут в пристойных домах, лучше одеваются, в каждой семье есть приемники, телевизоры, проигрыватели. Наконец-то эти люди получили возможность жить вполне обеспеченно и без страха смотреть в будущее. Мы все должны благодарить за это судьбу».
Судьба воздала и ему по заслугам.
«Что изменилось бы на свете, не существуй меня совсем?» — спрашивал он незадолго до смерти.
Теперь время ответило со всей определенностью: все стали бы беднее на несколько мудрых, интересных и нужных книг, оставленных Уильямом Сомерсетом Моэмом.
Завидный итог.
В. Скороденко
БРЕМЯ СТРАСТЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ
ГЛАВА 1
День занялся тусклый, серый. Тучи повисли низко, воздух был студеный — вот-вот выпадет снег. В комнату, где спал ребенок, вошла служанка и раздвинула шторы. Она по привычке окинула взглядом фасад дома напротив — оштукатуренный, с портиком — и подошла к детской кроватке.
— Вставай, Филип,— сказала она.
Откинув одеяло, она взяла его на руки и снесла вниз. Он еще не совсем проснулся.
— Тебя зовет мама.
Отворив дверь в комнату на первом этаже, няня поднесла ребенка к постели, на которой лежала женщина. Это была его мать. Она протянула к мальчику руки, и он свернулся калачиком рядом с ней, не спрашивая, почему его разбудили. Женщина поцеловала его зажмуренные глаза и худенькими руками ощупала теплое тельце сквозь белую фланелевую ночную рубашку. Она прижала ребенка к себе.
— Тебе хочется спать, детка? — спросила она.
Голос у нее был такой слабый, что казалось, он доносится откуда-то издалека. Мальчик не ответил и только сладко потянулся. Ему было хорошо в теплой, просторной постели, в нежных объятиях. Он попробовал стать еще меньше, сжался в комочек и сквозь сон ее поцеловал. Глаза его закрылись, и он крепко уснул. Доктор молча подошел к постели.
— Дайте ему побыть со мной хоть немножко,— простонала она.
Доктор не ответил и только строго на нее поглядел. Зная, что ей не позволят оставить ребенка, женщина поцеловала его еще раз, провела рукой по его телу; взяв правую ножку, она перебрала все пять пальчиков, а потом нехотя притронулась к левой ноге. Она заплакала.
— Что с вами? — спросил врач.— Вы устали?
Она покачала головой, и слезы покатились у нее по щекам. Доктор наклонился к ней.
— Дайте его мне.
Она была слишком слаба, чтобы запротестовать. Врач передал ребенка на руки няньке.
— Положите его обратно в постельку.
— Сейчас.
Спящего мальчика унесли. Мать рыдала, уже не сдерживаясь.
— Бедняжка! Что с ним теперь будет!
Сиделка пробовала ее успокоить; выбившись из сил, женщина перестала плакать. Доктор подошел к столу в другом конце комнаты, где лежал прикрытый салфеткой труп новорожденного младенца. Приподняв салфетку, врач поглядел на безжизненное тельце. И хотя кровать была отгорожена ширмой, женщина догадалась, что он делает.
— Мальчик или девочка? — шепотом спросила она у сиделки.
— Тоже мальчик.
Женщина ничего не сказала. В комнату вернулась нянька. Она подошла к больной.
— Филип так и не проснулся,— сказала она.
Воцарилось молчание. Доктор снова пощупал у больной пульс.
— Пожалуй, пока я здесь больше не нужен,— сказал он.— Зайду после завтрака.
— Я вас провожу,— предложила сиделка.
Они молча спустились по лестнице в переднюю. Доктор остановился.
— Вы послали за деверем миссис Кэри?
— Да.
— Как вы думаете, когда он приедет?
— Не знаю, я жду телеграмму.
— А что делать с мальчиком? Не лучше ли его куда-нибудь пока отослать?