– Позвольте проводить вас до кареты, – сказал он.
– Merci, сейчас; вот она остынет немного, – отвечала графиня, указывая на дочь. – Посмотрите, как она взволнована! Вот вам живое и непритворное впечатление! Довольны вы?
– А вы сами что скажете?
Она улыбнулась по-своему.
– Впрочем, нет, не говорите, не надо: я уже знаю ваше мнение, – прибавил он, – я его «видел».
– Запишите это выражение в роман, – заметила она, – «видел мнение»! Оно характеристично, как весь роман.
Гости стояли толпой. Хозяин куда-то исчез. Офицеры и статский ускользнули к Борелю, однако последний успел напомнить своей кузине, чтобы она не забыла в швейцарской «La Curée» Zolà1, положенной ей в пальто.
Иван Иванович Кальянов осторожно пробирался к выходу – еще шаг, и он на лестнице, как вдруг его кто-то мягкою рукою взял за плечо. Он вздрогнул, как княгиня Тецкая, и оглянулся. Это был автор.
– Ухо̀дите, не сказав ни слова! Нет, вы не отделаетесь, – говорил он, – подождите одну минуту: вот меня зовет княгиня, я сейчас ворочусь.
Он подошел к княгине.
– Charmant, charmant! – говорила она, вздрагивая и мигая, – я очень довольна, и Кате понравилось… Catherine, n’est се pas?2
Дочь отвечала условною улыбкою.
– Жаль только, что молодой человек, – продолжала княгиня с расстановкой, – бросил службу; он испортил всю карьеру и огорчил мать!
131
– Ведь это бывает, – заметил небрежно автор.
– Да, как же: вот молодой Ступицын – то же самое! Зачем же описывать дурное! Это надо скрывать!
Она вздрогнула, а автор пожал плечами.
– Он бы лучше посватался к другой… как ее зовут – Лидия? – говорила она. – Comme elle est gentille, cette petite Lydie; n’est ce pas, Catherine?
– Oui, maman, elle est très bien!1
– Он женится на ней потом? – спросила княгиня.
– Может быть… вероятно…
– А как же княгиня… что же она? Одна, в деревне, с графом… Это ужасно! Зачем вы вывели княгиню: лучше бы простую!
Она сильно вздрогнула. Автор стал раскланиваться.
– Attendez donc2, еще я хотела спросить. Как же это Лидия ездит одна к этой… потерянной Лизе… – шопотом прибавила она, чтоб не слыхала дочь. – Supprimez cela!3
Она охнула и вздрогнула. Автор подошел к Кальянову.
– Что же вы скажете: довольны или нет? – спросил он.
– Прекрасно, – отвечал тот, – какое перо!.. – Он не знал, какой эпитет прибрать. – Только…
– Только – что? пожалуйста, не стесняйтесь, если не служба, так дружба обязывает вас к откровенности. Что вы заметили?
– Вот у вас, – смело заговорил Кальянов, – сказано, что восточный ветер нагоняет тучи, дождь… а я живу на даче, на Выборгской стороне, так сказать, под самым восточным ветром, и всегда замечал, что он именно приносит ясную погоду. Бывало, в ненастье, ждешь его, как благодати…
Автор засмеялся.
– А когда вы живете на даче? – спросил он.
– Вот на-днях переезжаю, на той неделе, лишь только подует восточный ветер! – отвечал, смеясь же, Кальянов.
– И останетесь там…
– До половины сентября, если вы разрешите.
132
– Нет, я дам вам предписание остаться, по делам службы, до января, – сказал Бебиков, – и наблюдать, какую погоду приносит восточный ветер осенью!
Он с улыбкой глядел на Кальянова, который в раздумье старался припомнить, какова бывает погода при этих условиях.
– Но я вам благодарен, – прибавил автор, – что вы даже и на мелочи обратили внимание.
– Зато всё остальное уже безупречно! – рискнул Кальянов кинуть вслед уходившему автору, но тот, улыбаясь, как бомбу бросил ему в ответ фразу:
– Мы еще об этом поговорим!
«Вот тебе раз! – размышлял он, спускаясь с лестницы, – а я думал, что уж и отделался! Постой, постой! – вспоминал он, – у меня еще мелькали какие-то два замечания: одно – ошибка против гражданского права, а другое… другое… что, бишь, такое?» И он, очень довольный, уехал домой.
В зале слушатели вполголоса разбирали роман, стараясь выказать критический такт друг другу. Автор опять ходил с графинею взад и вперед, ожидая хозяина, чтобы проститься и уехать. Княгиня тоже собиралась уехать и укладывала свою работу в мешок. Дочь накидывала ей мантилью на плечи.
– Et où est Woldemar?1 – вдруг спросила княгиня, оглядываясь.
– Il est parti, maman2.
Княгиня вздрогнула.
– И не проводил нас! – сказала она, – завтра ему надо голову вымыть; он такой же непослушный, как этот офицер, про которого читали. N’est ce pas?
– Oui, maman!3
Старик Чешнев подошел к автору.
– Что скажете, Дмитрий Иванович? – спросил он.
– Скажу, что вы сделали подвиг. Говорить, как вы сделали, надо бы долго говорить, и, пожалуй, пришлось бы кое о чем спорить. Но что это подвиг, сказать все это, стать смело против потока, – в том спорить нельзя! Вы
133
ополчились за добрые общественные начала, за религию, за нравы, за благовоспитанность, за чистоту вкуса в искусстве; будьте же мужественны и доведите подвиг до конца!
– Аминь! – сказала графиня.
– Подвиг с вашей стороны – выслушать! – прибавил, улыбаясь, всегда находчивый автор. – Если у вас достанет терпения – я почерпну в нем силу довершить свое дело.
Пока автор выслушивал эти приветствия, Кряков собирался уходить, но студент его не пускал. Лилина вертелась около автора, чтобы в десятый раз сказать ему свое «très joli». Графа Пестова – Фертов и другой гость вели под руки к -выходу!
– Dites lui, qu’il écrive cela en français!1 – говорил граф спутникам.
– Oui, mon prince2, – отвечали они.
Некоторые гости позевывали в руку и тоже готовились уезжать.
– Где же Григорий Петрович? – спросил кто-то громко, – бросил нас и проститься не хочет!
В это время отворилась дверь из столовой и явился Григорий Петрович с метр-д’отелем, который на всю залу возгласил:
– Messieurs et mesdames, sont servis!3
Все оцепенели на минуту. В столовой виден был длинный сервированный стол, ярко освещенный канделябрами, и толпа официантов.
– Прошу! mesdames, messieurs! Что это – вы собираетесь уехать! Как это можно, от ужина!
Он бросился к гостям, к дамам, упрашивал, у мужчин отнимал шляпы. Но дамы, кроме Лилиной, отказались. Отказался и автор, извиняясь усталостью. Он подал руку графине Синявской и повел ее с дочерью до кареты.
Хозяин чуть не плакал; он убеждал всех других остаться, а упрямых почти силою толкал в столовую, в том числе и Крякова.
– Не откажите мне в удовольствии отужинать с нами! – вежливо просил он его.
134
– Хорошо, хорошо, – сказал тот, – это кстати, я проголодался!
Он гостеприимного хозяина как рублем подарил.
– И прекрасно! – сказал он, пожимая ему руку, – я очень рад. Митя! веди гостя и постарайся занять его, чтобы он не соскучился у нас!
Митя засмеялся и повел его в столовую, куда, под руку с Лилиной, вошел Чешнев, потом журналист, профессор, Красноперов и все прочие. Толстый Сухов и военный генерал были уже там и закусывали.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
УЖИН
– Господа! – сказал хозяин, когда все уселись за стол, – теперь моя очередь: я автор menu ужина. Повар только слепой исполнитель моей программы. Прошу подарить и мое произведение вниманием, каким вы почтили нынешнее чтение. Прочти menu, – обратился он к Сухову, – вон оно подле тебя лежит, чтобы гости знали, как распорядиться аппетитом.
Сухов хватился за карман достать очки, но там их не оказалось.
– Potage – nids d’hirondelles, – читал он наизусть, – filets d’éléphant и pattes de crocodile à la tortue; légumes – jonc d’Espagne au jus de scorpions…1
Все засмеялись.
– Какая гадость! – сказал Уранов, – ведь ты аппетит отобьешь. – И сам прочитал menu.
Вместо крокодила и слона оказались: дикая коза, стерлядь, перепелки, все примёры зелени и фруктов.
После первых двух блюд заговорили о читанном романе. Первая подала голос Лилина.