— Это неограненные алмазы. Вот такими их находят.
— И из них после обработки получаются настоящие бриллианты? — недоверчиво спросила Пилар.
— Именно.
— И тогда они искрятся и сверкают?
— Да.
— Не могу поверить, — по-детски заявила Пилар.
Он был доволен.
— Но это чистая правда.
— А они дорогие?
— Довольно дорогие. Трудно сказать до огранки. Во всяком случае, вот эта горсть стоит несколько тысяч фунтов.
— Несколько… тысяч… фунтов? — с остановкой после каждого слова переспросила Пилар.
— Девять или десять тысяч. Тут довольно крупные камни, как видишь.
— А почему вы их не продаете? — спросила Пилар, все еще распахнув глаза.
— Потому что мне нравится иметь их при себе.
— Но за такие деньги…
— Мне не нужны деньги.
— А, понятно. — На Пилар это произвело впечатление. — Тогда почему бы вам не отдать их в обработку, чтобы они стали красивыми? — спросила она.
— Потому что мне они больше нравятся такими. — Его лицо помрачнело. Он отвернулся и начал говорить самому себе: «Ощущение, которое я испытываю, прикасаясь к ним, возвращает меня туда, в те давнишние годы. Я вспоминаю настоящее солнце, запах вельда, стада волов, старика Эба, ребят, вечера…»
В дверь осторожно постучали.
— Положи их обратно в сейф и захлопни дверцу, — сказал Симеон.
Потом крикнул:
— Войдите.
Мягкими шагами вошел Хорбери.
— Чай подан внизу, — почтительно доложил он.
3
— Вот ты где, Дэвид. А я тебя повсюду ищу. Не сиди в этой комнате. Здесь ужасно холодно.
С минуту Дэвид молчал. Он смотрел на низкое кресло с выцветшей шелковой обивкой.
— Это ее кресло, — проглотив комок в горле, сказал он. — Кресло, в котором она всегда сидела… То, самое. Оно все такое же, только обивка выцвела.
Небольшая морщинка прорезала широкий лоб Хильды.
— Я понимаю, — отозвалась она. — Только давай выйдем отсюда, Дэвид. Здесь ужасно холодно.
Дэвид не обратил внимания на ее слова.
— Она больше всего любила сидеть в нем, — оглядываясь, продолжал он. — Я помню ее в этом кресле, когда она читала мне про Джека-потрошителя. Да, именно про него. Мне тогда было лет шесть.
Хильда твердо взяла его под руку:
— Пойдем обратно в гостиную, милый. Эта комната не отапливается.
Он покорно повернулся, но она почувствовала, что он дрожит.
— Все то же самое, — пробормотал он. — То же самое. Время словно остановилось.
Хильда забеспокоилась.
— Интересно, где все остальные? — нарочито бодрым голосом спросила она. — Уже пора подавать чай.
Дэвид освободил руку и открыл дверь в соседнюю комнату.
— Тут раньше стоял рояль… Смотри-ка, он до сих пор здесь. Интересно, настроен ли он?
Он сел, открыл инструмент и легко пробежал по клавишам.
— Да, по-видимому, за ним следят.
И начал играть.
Он играл хорошо, мелодия так и лилась из-под его пальцев.
— Что это? — спросила Хильда. — Что-то знакомое, но не могу вспомнить.
— Одна из «Песен без слов» Мендельсона, — сказал он. — Мама любила эту музыку.
Сладкие звуки наполнили комнату.
— Сыграй, пожалуйста, Моцарта, — сказала Хильда.
Дэвид отрицательно покачал головой. И начал другую пьесу Мендельсона.
Внезапно он снял руки с клавиш, резко оборвав игру, и встал. Он весь дрожал. Хильда бросилась к нему.
— Дэвид! Дэвид!
— Ничего… Ничего… — пробормотал он.
4
Раздался звонок. Тресилиан встал со своего места В буфетной и медленно направился к дверям.
Еще один звонок. Тресилиан нахмурился. Сквозь матовое стекло виднелся силуэт мужчины в шляпе с Опущенными полями.
Тресилиан провел рукой по лбу. Он почувствовал какую-то тревогу. Ему показалось, что все повторяется вновь.
Да, он уже это видел когда-то…
Он отодвинул задвижку и распахнул дверь.
Наваждение рассеялось, когда стоящий перед ним мужчина спросил:
— Здесь живет мистер Симеон Ли?
— Да, сэр.
— Мне хотелось бы повидаться с ним.
Какое-то воспоминание ожило в Тресилиане. Человек говорил с такой же интонацией, которая помнилась ему с первых дней появления мистера Ли в Англии.
— Мистер Ли болен, сэр, — с сомнением покачал он головой. — Он почти никого не принимает. Если вы…
Незнакомец остановил его. Вынув конверт, он отдал его дворецкому.
— Передайте это, пожалуйста, мистеру Ли.
— Хорошо, сэр.