— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
Я стою в центре круга. На мне — девчоночье платье. Оно все в цветочках и в каких-то дурацких оборочках. Я себя чувствую странно. Как будто… как будто…
Как будто это не платье, а торт. Как будто на мне надет торт, с розочками из крема.
Вообще-то я мальчик, но теперь я как девочка. Другие девочки танцуют вокруг меня и поют:
— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
— Я никакая не Лилия Малявочка, — говорю. — Я Том Стволер.
Но девчонки меня не слушают. Они танцуют вокруг меня и поют:
— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
— Нет, — говорю. — Я не Лилия Малявочка.
— Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
— Нет. — Я вырываюсь из круга и бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас. Мальчишки все хорошо бегают, потому что они умеют. А девочки так не умеют. Я все-таки мальчик и бегу как мальчишка. Быстро-быстро бегу, со всех ног.
Я мальчик, но я сейчас в платье. Я не могу идти в платье домой. Потому что все будут смеяться. И называть меня девочкой. И говорить, что я очень красивая, и лезть целоваться. И еще — задирать на мне платье и смотреть на мою пиписку. И мама будет ругаться. И надает мне по попе.
Поэтому я прячусь. В саду, в кустах. Прячусь в укрытии. Как солдат в армии, на войне. Только солдат из девчоночьей армии, потому что я в платье.
Хочу домой. Не хочу быть в саду. Не хочу прятаться. У меня жутко урчит в животе. Он голодный — живот. Ему хочется кушать. Он уже не урчит, а рычит. Как голодный и страшный зверь. Сейчас он меня скушает.
Есть два разных страха. Первый страх — это когда тебе страшно остаться в саду одному на всю ночь, когда будет темно. Второй страх — это когда тебе страшно идти домой, потому что там тебя будут ругать и, наверное, бить по попе. Страх, который когда тебе страшно остаться в саду, заставляет меня идти домой. Страх, который когда тебе страшно, что тебе надают по попе, заставляет меня идти медленно-медленно. Уже темнеет. И я, кажется, потерялся.
Зато никто меня не видит. Потому что темно. И давно пора спать. Но я не могу сейчас спать, потому что я даже не дома. И даже не знаю, где дом. И не знаю, куда идти. То есть я знаю, куда идти. Но в темноте все другое. Когда темно, все по-другому.
Все-таки я добираюсь до дома. Захожу через заднюю дверь. Включаю свет. Машу выключателю рукой и кричу: «Привет». Это он так включается, свет. Это специальный такой выключатель. Называется «хай-тек».
— Мам.
Где она? Ее нет. Ее нет на кухне, где она всегда моет посуду, и нет в гостиной, где она смотрит телик. Сейчас ее нет, и поэтому телик выключен. Я включаю его. Телик Терик. Только это не Терик, это совсем другой телик. Телик Терренс, который для взрослых. Он включается и говорит:
— Мы с вами взрослые люди, давайте поговорим об ответственности.
Я морщу нос. Мне не нравятся взрослые передачи.
— Меня зовут Телик Терренс, — говорит телик Терренс. — А вас?
Это он не со мной разговаривает. Я вообще даже не взрослый.
— Как вас зовут?
Я смотрю по сторонам. Никого нет.
— Как вас зовут?
— Том. — Я пожимаю плечами. — Только я еще маленький, я не взрослый.
— А почему ты еще не спишь? — Телик Терренс говорит: — Уже поздно, и детям давно пора спать.
— Я жду, — говорю. — Жду, когда мама скажет, что надо спать.
— А где твоя мама?
Я пожимаю плечами. Не знаю.
— А я знаю, где твоя мама.
— Где?
— В постели.
— Ага, — говорю. — Тогда я пойду к маме. Чтобы она меня поцеловала и сказала «спокойной ночи».
Телик Терренс качает головой. Голова у него квадратная.
— Она в постели. Но не в своей, а в чужой.
— В какой чужой?
— Том, ведь ты знаешь этого дядю.
— Какого дядю?
— Который молочник.
Я киваю. Этого дядю я знаю.
— На самом деле он никакой не молочник. Они с твоей мамой так притворяются. Как будто он молочник. Ради смеха.
Я пожимаю плечами. Не понимаю, чего здесь такого смешного.
— Том, ты что-нибудь знаешь про секс?
Я качаю головой.
Телик Терренс молчит, ничего не говорит. Просто смотрит на меня. Смотрит мне прямо в глаза. Я тоже смотрю ему прямо в глаза. Они у него квадратные. Мы долго-долго так смотрим, а потом он говорит:
— Секс — это как целоваться, только еще хуже.
Я морщу нос. Хотя я не знаю про секс, он мне заранее не нравится.
— Когда он приходит сюда, этот дядя, они с твоей мамой занимаются сексом.