«О.»: У вас репутация затворника. Вам это мешает?
Т. У.: С какой радости? По-моему, это даже хорошо. Отгоняет чужаков. Все равно что работать пасечником. Нет, если на рынке люди не сразу решаются к тебе подойти, это даже хорошо. Я не «Хихикающий клоун» и не Бозо[450]. Я не перерезаю ленточку на открытии новых ярмарок. Я не стою рядом с мэром. Закиньте ко мне во двор бейсбольный мяч, и вы его больше не увидите.
У меня очень узкий круг друзей и близких родственников — круг доверия, как говорится.
«О.»: На вашем веб-сайте есть раздел для тех фанов, что видели вас на публике или случайно сталкивались с вами на улице. У вас возникают какие-нибудь проблемы, когда вы выходите из дому?
Т. У.: Я хожу, куда хочу. Вот смешная история... Однажды я возил детей на экскурсию на гитарную фабрику — показать малявкам, как делают гитары. Ну вот мы там стоим, я смотрю по сторонам, народ смотрит мимо меня, и я все жду, что меня узнают — ну, как бы «Эй, парень, ты музыкант? Тот самый певец?» Никто. Ничего. Мы пробыли там, наверное, часа два, смотрели, как прикручивают лады и все такое, а я все жду и жду... Через неделю повез тех же самых детей на другую экскурсию, на этот раз на свалку, и как только остановил машину — не спрашивайте меня, откуда они все взялись, — меня тут же окружил народ и стал просить автографы. Ради бога, это же свалка. Похоже, на свалке меня знают очень хорошо.
«О.»: В некотором смысле это подтверждает, что артист никогда не знает, кто его зрители.
Т. У.: По-настоящему — никогда. Лучше вообще не допускать, что у тебя есть зрители, пусть даже мысли такой не возникает.
«О.»: Ваши ранние вещи написаны под влиянием битников, в более поздних тоже чувствуется влияние, но более старое, и его труднее выразить. Не кажется ли вам, что чем старше вы становитесь, тем дальше соскальзываете в прошлое?
Т. У.: Не знаю. Надеюсь, я вообще никуда не соскальзываю.
«О.»: Я не имел в виду негативный смысл. Я хотел спросить: не кажется ли вам, что, становясь старше, вы испытываете на себе более давние влияния?
Т. У.: Я честно не знаю. На что ты опираешься... По мне, ты разбираешь мир на части, а потом собираешь обратно. Чем дальше от чего-то уходишь, тем лучше становятся воспоминания — иногда. Кто знает, как оно так получается? Тут начинаются сложные вопросы о природе памяти и как она влияет на настоящее время. Я не знаю. Подумайте-ка: число машин на планете растет в три раза быстрее, чем население. В три раза. Смотрите, в одном только Лос-Анджелесе одиннадцать с половиной миллионов машин.
«О.»: На чем вы сейчас ездите?
Т. У.: О, у меня отличный четырехдверный «кадиллак купе-девилль» пятьдесят девятого года. Никто не хочет со мной ездить.
«О.»: Почему?
Т. У.: Ненадежный. Но красивый. Я беру его с собой на свалку. Мы много времени проводим в машинах. А знаете, что мне нравится больше всего? CD-плееры в машинах. Когда вставляешь в щель диск, плеер прямо выхватывает его у тебя из руки, как будто голодный. Втягивает в себя, словно ему хочется добавки: «Еще серебряных дисков, пожалуйста». Ужасно интересно.
«О.»: У вас есть такой плеер в «кадиллаке»?
Т. У.: Нет, у меня там маленький оркестрик. Машина старая, так что у нее в «бардачке» струнный оркестрик. Вечно на что-то сердится.
«О.»: На этих альбомах у вас много необычных инструментов. Расскажите о них, пожалуйста. Меня заинтриговала скрипка Штроха[451].
Т. У.: Ну, знаете, есть еще контрабас Штроха, а еще виолончель Штроха и альт Штроха. Видели когда-нибудь?
«О.»: Нет, кажется.
Т. У.: Это когда к грифу прикрепляется рожок на петле. Получается как медный цветок той же формы или конфигурации, что старые проигрыватели на семьдесят восемь оборотов. Можно направить его на балкон. Скрипачи и виолончелисты раньше были очень недовольны. Им казалось, что они постоянно соревнуются с духовыми. Эти штуки дают им небольшое преимущество. Не знаю, почему-то в последнее время их не слышно. Наверное, потому, что раньше все имели дело с чистой физикой, а потом пошли в ход усилители. Интересное объяснение.
«О.»: Есть ли какие-то инструменты, на которых вы хотели бы сыграть, но пока не имели такой возможности?
Т. У.: Ну, мы искали терменвокс, но под рукой не оказалось никого, кто бы хорошо на нем играл. В исходном «алисовском» оркестре играла девушка, — оказалось, внучка самого Льва Термена[452]. Она потрясающая. Казалось бы, у такого человека обязательно должен быть какой-нибудь навороченный инструмент, а она принесла такую штуку, похожую на электроплитку с торчащей автомобильной антенной, и все. Открывает, а там внутри все разъемы сделаны из жести от пивных банок, замотанной вокруг проводов. Краска стерлась, но стоило ей заиграть — это как Яша Хейфец[453]. Сейчас с терменвоксом проводят эксперименты. Его звук может лечить.
450
Хихикающий клоун — персонаж выходившей в 1970–1977 гг. телепрограммы Мэри Тайлер Мур; он там редко появлялся, но о нем много говорят. Бозо — самый популярный клоунский персонаж в Америке.
451
Скрипка, резонатором в которой вместо деревянного корпуса служит железный раструб; запатентована Иоганнесом Матиасом Августом Штрохом в 1899 г.
452
Лев Сергеевич Термен (1896–1993) — российский ученый, изобретатель терменвокса — первого в мире электронного музыкального инструмента. Его внучатая племянница Лидия Евгеньевна Кавина (р. 1967) — «звезда терменвокса номер один» (по мнению журнала «Keyboard»).