Призывая на Тебя, на бесценного Димитрия Тихоновича и на милейших детей Твоих благословение Божие, остаюсь навсегда
Тебе преданнейший друг и брат
Архимандрит Игнатий.
1849 года, декабря 7-го дня
№ 33
Любезнейший Друг и Сестра!
Елизавета Александровна!
Присылаю Тебе при сем сочинения Святителя Тихона Воронежского, также по желанию Твоему три книжки Иосифа; {стр. 560} этого сочинения есть у меня еще несколько экземпляров, а Чаши и Валаамского Монастыря нет уже ни одного. С наступлением мая наступила у нас жаркая погода; термометр восходит в некоторые дни до 20-ти градусов в тени; яровая рожь уже взошла. Лечусь гомеопатическим способом; лекарства действуют очень сильно и полезно, нисколько впрочем не расстраивая желудка. Если лето будет хорошо, то можно воспользоваться и купаньем: холодная вода начала приносить мне значительную пользу. Наш монастырь, окруженный садами, принял в настоящее время прекрасный вид; Петербург начинает пустеть: все, имеющие возможность, переезжают на дачи; у меня беспрестанный прилив разнообразных посетителей, отнимающих почти все время. К 1-му июня весь шум петербургский переселяется к нам, потому что к этому времени Двор приезжает в свои приморские дворцы.
Призывая на Тебя благословение Божие, дружески обнимая добрейшего Димитрия Тихоновича, целуя милейших детей твоих остаюсь навсегда
Тебе преданнейший брат
Архимандрит Игнатий.
10 мая 1850 года
Сашу Жандр непременно надо взять из института: ее начальство открыто говорит об этом. Болезнь ее, по-видимому, неизлечима.
№ 34
Любезнейший Друг и Сестра!
Елизавета Александровна!
Добрейшее письмо Твое от 3-го августа я получил тотчас после возвращения моего из путешествия в Валаамский Монастырь, куда сопутствовал я Митрополиту. К большому утешению моему здоровье мое не пострадало от этого путешествия. Вообще чувствую себя лучше, но вместе с тем вижу, что здоровье мое — складное и склееное, так сказать, — нуждается в большей осторожности и от безделицы может сильно повредиться. Здесь живу очень рассеянно: с раннего утра до позднего вечера утомительные посетители, наиболее из знати, с которыми вести себя надо очень принужденно и скрытно. Таким образом прошло все лето в пустых занятиях; на занятия основательные не имел нисколько времени. Сашу Жандр видел у брата Михаила; по приезде ее {стр. 561} в Вологду получил от нее письмо, на которое, за неимением времени, не отвечал. Потрудись, сделай милость, при свидании передать ей мой усердный поклон и благодарность за ее воспоминание и чтоб не поскучала о моем молчании, которому причиною крайний недосуг. От брата Семена недавно получил письмо, из которого заключаю, что он, удосужившись, может быть, сберегся в Петербург на побывку в начале осени. Ныне летом я купался в течение двух недель — столько позволила погода — и чувствую от купанья пользу; но каждый раз тотчас после купанья надевал шерстяную рубашку на час времени: это очень способствует к унятию ревматических болей. Некоторые из братий до сих пор купаются, надевая после купанья шерстяную рубашку, отчего чувствуют значительную пользу и укрепление.
Вот все мои новости, скудные интересы по недостатку деятельности духовной. Почтеннейшего и добрейшего Димитрия Тихоновича братски обнимаю, милейших детей твоих целую, и, призывая на Тебя и на все твое семейство благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности остаюсь навсегда
Тебе преданнейший брат
Архимандрит Игнатий.
1850 года августа 19-го дня
№ 35
Любезнейший Друг и Сестра!
Елизавета Александровна!
Поздравляю тебя и почтеннейшего Димитрия Тихоновича с наступающими Праздниками Рождества Христова и Нового Года. Желаю Вам препроводить грядущее лето в благополучии и спокойствии, и в приготовлении к тому вечному году и дню, который ожидает каждого человека. — О себе скажу, что мое здоровье очень поправилось, но еще не совершенно восстановилось, потому что продолжаю потеть по ночам и принужден каждую ночь переменять рубашку раз по шести и более. Пот бывает самый обильный и густой. Лекарств никаких не принимаю. К делу поспособнее прежнего, но все еще плохо работаю; до лечения моего в Бабайках я занимался гораздо более. Родителю вышла награда, которую, вероятно, он теперь уже получил. Может быть это его утешит в его скорбях от толков публики Вологодской, некстати рыцарствующей. Все эти неприятности прейдут. О перемещении Вологодского Губернатора я {стр. 562} слышал; но кем он замещен — не слыхал. Вологодские новости доставляют мне только Вологжане: жителей собственно Петербургских эти новости вовсе не занимают; а Вологжане бывают у меня очень редко. — Рожь моя и озимая и яровая вымолочены: первая пришла сам 11-ть (сеяно 1 1/2 четверти на казенную десятину); вторая — сам 14-ть. Последней семена первый раз посеяны; а первой раз четвертый. Не угодно ли на семена? В таком случае напиши, с кем прислать; а я челом бью о свежепросольной тресочке. С окончанием лекарств на нее явился аппетит. — Кроме этой и следующую прилагаю просьбу: потрудись навести справку по приложенным письмам, и какое будет по ним решение, потрудись известить. Вероятно, барынька, проживающая в монастыре, сама очень нуждается; а здешние Петербургские так делают добро, по крайней мере очень часто: увидев нагого, сжаливаются и, чтобы покрыть его, снимают последнее платье с другого бедняка, не заботясь о том, что он подобно первому останется нагим; доброе стремление их сердца удовлетворено, они совершили добродетель. В письме изложи ответ поаккуратнее, чтоб я мог показать этот ответ. В провинциях делают добро проще: делятся своим, а не чужим, и не прибегают к аферам для добродетели.