— Чую, мой дорогой мальчик совершит что-то непоправимое. Он такой чуткий — он никогда бы не сказал, что дело идет о жизни и смерти, если бы это было не так.
Прошелестев газетой, Джордж бросил.
— Не беспокойтесь, Люцилла. Я уже сказал, я все выясню.
— Знаю, дорогой Джордж, вы всегда так добры. Но сердце мое неспокойно, маленькая задержка — и произойдет непоправимое. Ведь все эти справки, которые вы наводите, — они же требуют времени.
— Ничего, мы их поторопим.
— Он просит: «Не откладывай ни на секунду». А до завтрашнего дня пройдет не секунда, а целые сутки. Я себе не прощу, если с ребенком что-нибудь случится.
— Не случится. — Джордж отхлебнул кофе.
— И еще эти мои конвертируемые облигации…
— Послушайте, Люцилла, предоставьте все это мне.
— Не волнуйтесь, тетушка Люцилла, — вставила Ирис. — Джордж все уладит. К тому же не впервые это случается.
— Давно уже такого не бывало. («Три месяца», — уточнил Джордж.) С тех пор, когда бедного ребенка надули оказавшиеся мошенниками приятели с этой ужасной фермой.
Джордж вытер салфеткой усы, поднялся и, перед тем как — выйти из комнаты, добродушно потрепал миссис Дрейк по спине.
— Выше голову, дорогая. Я попрошу Руфь немедленно послать телеграмму.
Едва он вышел в коридор, как к нему присоединилась Ирис.
— Джордж, не лучше ли отложить сегодняшнюю вечеринку? Тетушка Люцилла так расстроена. Может быть, останемся с ней дома?
— Разумеется, нет! — Розовое лицо Джорджа побагровело. — Что, позволить этому наглому вымогателю, черт бы его взял, портить нам жизнь? Это шантаж — самый настоящий шантаж, вот что это такое. Будь моя воля, не дал бы ему ни гроша.
— Если бы тетушка Люцилла позволила.
— Люцилла — дура от рождения. Эти бабы, рожающие детей, когда им перевалило за сорок, теряют последние остатки разума. С пеленок портят собственных выродков, угождая всем их прихотям. Если бы юному Виктору когда-нибудь предоставили самому выпутываться из разных неурядиц, может быть, это и сделало бы из него человека. Не спорь, Ирис. До вечера что-нибудь изобрету, чтобы Люцилла могла спокойно уснуть В крайнем случае, возьмем ее с собой.
— O, нет, рестораны она не переносит — она там клюет носом. Духота и прокуренный воздух вызывают у нее астму.
— Знаю. Я пошутил. Пойди и подбодри ее. Скажи ей, что все утрясется.
Он повернулся и направился к выходу. Ирис медленно побрела обратно в столовую. Зазвонил телефон, она подошла к нему.
— Алло — кто? — Бледное, безжизненное лицо расцвело от удовольствия. — Антони!
— Антони собственной персоной. Звонил тебе вчера и не мог дозвониться. Признайся, это ты обработала Джорджа?
— О чем ты?
— Видишь ли, Джордж очень настойчиво, приглашал меня сегодня на какую-то вечеринку. Совершенно непохоже на его обычное «руки долой от моей дражайшей подопечной!» Он так настаивал, что не прийти нельзя. Я подумал, не результат ли это каких-то твоих тактических уловок.
— Нет… нет… я к этому не имею никакого отношения — Значит, он сам переменил гнев на милость?
— Не совсем. Это…
— Алло… куда ты подевалась?
— Нет, я слушаю.
— Ты что-то сказала. В чем дело, дорогая? Слышу в телефоне, как ты вздыхаешь. Что-то случилось?
— Нет… ничего. Завтра я воспряну. Завтра все будет хорошо.
— Какая трогательная вера. Разве не говорится «Завтра не наступает»?
— Не наступает.
— Ирис… в чем же все-таки дело?
— Нет, ничего. Я не могу тебе сказать. Я обещала, понимаешь?
— Скажи мне, моя радость.
— Нет… я действительно не могу. Антони, может, ты мне что-нибудь скажешь?
— Если бы я знал что.
— Ты… когда-нибудь любил Розмари?
Мгновенная пауза, затем смех.
— Ах, вот в чем дело. Да, Ирис, чуточку был влюблен. Ты же знаешь, она была неотразима. И вот однажды и беседовал с ней и увидел тебя, спускающуюся по лестнице, — и в ту же минуту все закончилось, как ветром сдуло. Ты одна на всем свете осталась. Вот тебе вся правда… Не принимай это близко к сердцу. Ведь даже у Ромео была Розалинда, прежде чем его покорила Джульетта.
— Спасибо, Антони. Я рада.
— Увидимся вечером. Твой день рождения, да?
— На самом деле день рождения через неделю, но собираемся по этому поводу.
— Ты не очень радуешься.
— Нет.