Абуриэль. И все же, дай руку!
(Они приближаются друг к другу).
Томас. Я думал, вы безвозвратно исчезли.
Абуриэль. Я скучал по тебе. Мне дали поручение: отныне оставаться в Бристоле. Должностные обязанности не противоречат моим желаниям.
Томас. В деловой жизни это исключение, причем крайне редкое.
Абуриэль. Ты, видно, уже приобрел некоторый опыт относительно поступков и привычек других людей.
Томас. Пожалуй. Вокруг меня — залежи письменных испражнений их предпринимательской и юридической фантазии.
Абуриэль. Я вижу на полках и книги.
Томас. Мне некогда их читать.
Абуриэль. Жаль… Может, займемся этим вместе.
Томас. Что вы имеете в виду?
Абуриэль. Это мое предназначение: что я тебе предан. Даже свалившись в выгребную яму, ты по-прежнему был бы приятен мне. Нечистоты можно смыть, и останется ядро: в данном случае Томас Чаттертон.
Томас. Я свалился не в выгребную яму, а в кучу пыли. Я вбираю в себя симфонию из низости и скуки, рассчитанную на семь лет. Все это время я должен буду дышать паутиной. Я стану худым, как скелет, и под конец научусь ловить мух, чтобы питаться ими. Что-то в таком роде непременно случится. Единственная альтернатива — еще более нескончаемая, более дурацкая музыка в могиле; где, правда, не так удушливо-сухо, как в пыли.
Абуриэль. Ты, наверное, помнишь мои слова: что заслуживающей упоминания собственности у меня нет. Я не могу тебе дать денег, не могу помочь и какими-то другими простыми средствами. Тут дело не в моем нежелании, не в жадности и не в жизненных принципах. Просто я ничем не владею. Для тебя это печально; и для меня тоже… но в ином смысле. Я пришел, чтобы… Твоя юность — ценность: чудовищная, но и преходящая. Твой высокий лоб красив, твои руки меня восхищают. Я достаточно свободен, чтобы сказать тебе это. Я люблю тебя; правда, на свой манер — на свой, ни к чему тебя не обязывающий. Я ничего не требую. Я и в дар ничего от тебя не приму… разве что самую малость. Если когда-нибудь я так увлекусь тобой, что захочу тебе помочь деньгами, а это значит: совершу ради тебя кражу, разбой, убийство… Тогда я, как Падший, буду навсегда удален отсюда. Я не смогу даже отдать тебе захваченную добычу; такого случиться не должно.
Томас. Вы, наверное, хотели проконсультироваться с мистером Ламбертом?
Абуриэль. Вовсе нет. Я даже не хочу, чтобы меня здесь увидели. Поэтому, если кто-то придет, я спрячусь.
Томас. Спрячетесь? Где?
Абуриэль. Это старый дом. В нем есть потайные двери и потайные проходы.
Томас. Я ни о чем таком не слыхал.
Абуриэль. Может, ты еще сегодня о них узнаешь. Даже наверняка. Я слышу, кто-то поднимается по лестнице.
(Он приближается к полкам. В дверь стучат. Абуриэль толкает стенку с книжными полками, которая отъезжает в сторону, освобождая проход, — и исчезает за ней).
Томас (пристально смотрит на закрывшийся проход, протирает глаза). Мистер Абуриэль! Ваше поведение… не лишено жути.
(В дверь снова стучат. Томас открывает. Входят пивовар Ричард Смит и его сын Питер. Молодой человек удивительно похож на своего брата Уильяма, только волосы у него светло-русые. Нежное лицо Питера отмечено не осознаваемой им меланхолией).
Ричард Смит. Добрый вечер… Ах, это вы, юный господин Чаттертон! Могу я видеть господина адвоката Ламберта?
Томас. Прошу вас, сэр, садитесь. Я хотел бы сказать вам кое-что…
Ричард Смит. У нас срочное дело.
Томас (пристально смотрит на Питера, который в этот момент кланяется).
Ричард Смит. Мой сын Питер. Вы с ним не знакомы, Чаттертон. Он надолго уезжал из Бристоля.
Томас. Он похож на Уильяма… Даже слишком. Как его второе «я».
Ричард Смит. Он на год младше. И волосы у него светло-русые. Этим они отличаются друг от друга.
Томас. При свете свечей такие различия неотчетливы. Я мог бы подумать, что это мой друг… Но чем-то испуганный…
Ричард Смит. Доложи обо мне мистеру Ламберту.
Томас. Его сейчас нет в конторе —
Ричард Смит (поднимается). Мы не можем терять время.
Томас. Останьтесь, пожалуйста, сэр. Я уполномочен действовать от его имени.