Томас. Такую оказию, сэр.
Ламберт. Коли не шутишь, пойдем в контору —
(Оба уходят через правую дверь).
ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ
Осень 1768 года
В комнате: широкая кровать; большой стол, весь заваленный книгами, бумагами, пергаментами, писчими принадлежностями; ларь; на крючке — старинная, странного вида одежда; кукла-манекен Матильда (плетеный из прутьев каркас, покрытый льняной материей) — обнаженная, с деревянной, тоже обтянутой тканью головой; два стула. Ночь. Полнолуние. На сундуке рядом с кроватью горит свеча. Две свечи на столе.
Уильям Смит (неподвижно лежит в кровати; потом, шевельнувшись, ощупывает одеяло рядом с собой). Его нет. Томаса нет. Он не может противиться луне. (Садится, возится с огнивом, зажигает свечу.) Я хотел бодрствовать; но сон унес меня прочь от него — куда-то… Как давно он встал? От его тепла ничего не осталось. Все тепло здесь — мое. (Осторожно встает; тихо ступая босыми ногами, обходит комнату, с беспокойством заглядывает во все углы, останавливается возле куклы.) Она как человек. У нее есть имя, как у человека. Матильда, девица. (Двумя пальцами дотрагивается до куклы.) Зачем Том притащил ее сюда? У нее страшное лицо. (Боязливо возвращается в постель.) Постараюсь больше не засыпать.
Томас Чаттертон (бесшумно влезает в окно, босой и в ночной сорочке; пересекает комнату, пялясь в пространство неподвижными широко открытыми глазами; укладывается в постель рядом с Уильямом).
Уильям (мягко). Томас — Томас — Томас — проснись же!
Томас (очнувшись). Что такое?
Уильям. Ты спал?
Томас. Ну конечно… Что еще я мог, по-твоему, делать?
Уильям. Нет, Томас… Я должен сказать тебе: ты только что влез сюда через окно, добравшись до него по крыше.
Томас. Тебе привиделся сон, Уильям. Я лежал в постели.
Уильям. Другие тоже об этом знают.
Томас. О чем знают другие? И о каких других идет речь?
Уильям. Что ты, как лунатик, бродишь во сне.
Томас. И я должен в такое поверить?
Уильям. Где ты был, Томас? Долго ли отсутствовал? В какую часть города забрел?
Томас. Не выводи меня из терпения. Я спал.
Уильям. Ты не лежал со мной рядом. Я зажег свет. Тебя не было в комнате. Скажи, что ты просто ходил в сортир, тогда все снова будет хорошо. Ах нет, не будет — ты ведь зачем-то влез через окно.
Томас. Я не был в сортире. А окно закрыто.
Уильям. Оно открыто, Томас.
Томас. Пусть открыто… не все ли равно.
Ричард Филлипс (входит через дверь). Не бойтесь, это я: могильщик Ричард Филлипс. Здесь, к счастью, горит свет. Значит, вы не спите.
Уильям (в страхе хватается за Томаса). Это вы, Филлипс? В самом деле вы?
Филлипс. Я вам уже представился. Больше того: вы меня узнали. Он здесь, этот полуночник? Я пришел убедиться, что он вернулся домой. Он заставил меня попотеть, ваш дружок. У меня и рубашка взмокла, и волосы.
Томас. О ком вы, дядя Ричард? Я что-то не понял.
Уильям. Расскажите, прошу вас. Ведь вы его видели. Вы видели его в городе.
Филлипс. Не в моем обычае врываться по ночам в дома других людей и подходить к чужим кроватям… если, конечно, никто не умер. Но Томас — мой племянник, и это извиняет меня.
Уильям. Вы встретили его на улице —
Филлипс. Никто не скажет, что я боязлив, подвержен страхам. Рытьем могил я занимаюсь, как правило, по ночам; по крайней мере, если луна светит ярко. Я работаю в одиночестве, и какой-нибудь череп, выкинутый мною из земли… или берцовая кость… говорят мне не больше того, что может сказать мертвец: то есть не говорят ничего. Во время этих ночных работ мне не встречался никто, кого бы стоило бояться. Вплоть до сегодняшнего дня. Сегодня же вдруг идет кто-то, белый и залитый белым светом, и смотрит прямо перед собой. Глаза у него стеклянные… Все это я увидел в последний момент, ибо стоял глубоко в могиле. Этот кто-то прошел мимо ямы, на расстоянии пяди от края. Я пригнулся. Опасаясь уж не знаю чего, но, во всяком случае, наихудшего… Едва этот кто-то проходит мимо, разум мой концентрируется. Глаза снова видят, что им и следовало увидеть, и я наконец отдаю себе отчет в том, что успел разглядеть, несмотря на свое замешательство. Этого кого-то я, оказывается, знаю. Это мой племянник Томас, в ночной рубашке.