Миссис Эйнджел. Мы верим вам, что это исправит ситуацию; мы же не изверги…
Миссис Эйнджел. Почему вы не остались в доме Уолмсли? Там вам было бы легче проявлять терпение.
Томас. Вспомните, миссис Эйнджел: 21 июня умер от апоплексического удара Уильям Бекфорд, лорд-мэр. Нас с ним многое связывало. Общие политические задачи… Мое перо всегда было готово ему служить. И тут нашим совместным планам пришел конец. Узнав о его смерти, я закричал. Моя кузина, миссис Баланс, стала свидетельницей некрасивой сцены — случившейся со мной истерики. Когда я успокоился, она, не подумав, принялась в очередной раз меня убеждать: я, дескать, должен найти себе нормальную гражданскую должность… то бишь предать свой талант. Она говорила и говорила, не слушая моих возражений. А ведь стоило ей проявить хоть немного чуткости, и я вспомнил бы о других — поэтических — замыслах. Но в той ситуации хотелось прежде всего освободиться от ее мелочного надзора, стряхнуть с себя тягостную опеку, обрести свободу.
Миссис Эйнджел. Какие же у вас виды на будущее?
Томас. Прошу вас, миссис Эйнджел, не тревожьтесь о квартплате. В ближайшее время мое положение изменится к лучшему. Свою писательскую сноровку я направил к другим целям. Две новые комические оперы уже в работе —
Миссис Эйнджел. Мистер Чаттертон… Мы ведь сейчас разговариваем вполне откровенно… Вы возбуждаете наше сострадание. Наш дом ценит вас как приятного человека. Я предлагаю вам отужинать вместе со мной, чтобы вы наконец наелись досыта. Мы могли бы потом в приятной обстановке устранить вашу задолженность нам.
Томас. Мадам Эйнджел… Я не могу… Не смею…
Миссис Эйнджел. Чего вы не можете? Чего не смеете? Отужинать со мной? Приятно провести время? И вам не стыдно такое говорить? Или прежде вы не навещали меня на моей половине? Или — до умопомрачения втрескались в эту куклу, неумелую первогодку?
Томас. Дело не в том. Вы должны меня извинить. Я не могу объяснить подробнее; но у меня имеются причины — вполне конкретные, важные…
Миссис Эйнджел. Отказ есть отказ. Я не настолько глупа, чтобы не понять… Я полагаю, плоды ваших поэтических занятий уже настолько созрели, что завтра вы вернете нам долг.
(Миссис Эйнджел уходит).
Томас. Мадам Эйнджел!
Нэнси Брокидж (выпрыгивает из постели и, разговаривая с Томасом, начинает одеваться). Не понимаю, Томас, почему ты не захотел сделать хозяйке приятное. Ты бы наелся досыта; и долги она бы тебе простила. Она недурна собой, не старая и не взбалмошная.
Томас. Нэнси, это невозможно… Я не могу… Не потому, что она мне неприятна… просто я болен. Я подцепил стыдную болезнь.
Нэнси. Я почти догадалась. Твоя сдержанность в последнее время слишком бросалась в глаза. Утешься: это вылечивается; или… к этому привыкаешь.
Томас. Мистер Кросс, аптекарь, дал мне каломель и витриол.
Нэнси. Мистер Кросс, аптекарь… Правильно. Он человек умный и опытный; можешь на него положиться. Он уже многих избавил от этой напасти… Я объясню мадам Эйнджел, почему ты вел себя нелюбезно.
Томас. Ей — ни слова. Даже не намекайте. Я запрещаю!
Нэнси. Если я промолчу, тебе будет хуже.
Томас. Со всеми неприятными проблемами я вскоре разберусь, не сомневайтесь.
Нэнси. Меня радует, что ты в этом так уверен… Я собралась. Ухожу. Увидимся завтра.
(Поспешно целует Томаса и уходит).
Арран (вылезает из-под балдахина, одевается). Мистер Чаттертон… Ваша печаль пугает меня. Она тянется издалека.
Томас. Арран… Всякая беда тянется издалека. Она была выслана против нас уже очень давно — и только теперь нас настигнет. Бедность, наша бедность очень стара. Ей много тысяч лет. Мы с незапамятных времен рабы. Кто еще может верить в Бога? Ревниво карающего нас за радость — болезнью?
Арран. Держите. У меня есть шиллинг. На хлеб, по крайней мере, вам хватит.
Томас. Спасибо, Арран; но твой шиллинг я не возьму.
(Отдает монету).
Арран. Думаете, я заработал его грязным способом?
Томас. Голодающим, беднякам позволено всё. Судить их никто не вправе. Нет, Арран, эта монета чиста в той же мере, что и любая другая.