-- Когда я буду в состоянии сам изготовить человека, тогда я его повешу в случае, если мое произведение мне не понравится.
Таким образом они один за другим отказывались от исполнения обязанностей палача. В это время мимо проходил какой-то бродяга, которого они хотели заставить совершить повешение.
-- Нет, господа, -- сказал он, -- так как у вас имеется такая привилегия для города, то вы должны были бы также получить право на учреждение должности палача, а что меня касается, с меня взятки гладки.
-- Сосед Ходжкинс, -- сказал кто-то, -- да возьмитесь сами за дело, ведь вы больше всех пострадали, вы и должны были бы быть наиболее расположены к тому, чтобы повесить их своими собственными руками.
-- Нет, только не я, -- сказал Ходжкинс, -- если бы даже я потерял и в десять раз больше. Но вот что: если кто-нибудь из этих разбойников согласится повесить остальных, он сам останется цел. Иначе они все будут отправлены в тюрьму и будут там сидеть до тех пор, пока я не найду палача.
Когда Уоллис увидал, что дело так обстоит, он начал отвечать дерзко, говоря:
-- Господа из Галифакса, ваша привилегия позволяет вам вешать людей немедленно после того, как они были пойманы во время кражи вашего товара. Но она не дает вам права заключать их в тюрьму и держать их таи до тех пор, пока вы найдете вешателя. Я и мои товарищи, мы распрощались с жизнью, чтобы дать удовлетворение закону. Если закон не применен по отношению к нам, -- это ваша вина, а не наша. Сегодня, восемнадцатого августа, мы почтительно раскланиваемся с виселицей.
Затем он соскочил с лестницы и бросил веревку прямо в лицо Ходжкинсу.
Видя это, ткачи не знали, что и сказать, но, хватая разбойников за рукава, они умоляли их вернуть им украденный товар.
-- Вот еще какие новости! -- сказал Уоллис. -- Что с возу упало, то пропало. Мы украли у вас сукно, почему вы нас не вешаете? Мы находимся в вашем распоряжении, а вы нас не казните. Решайтесь же, наконец. Чорт вас возьми, вы лишаете меня бог знает чего! Я обещал нынче обедать на небе, а вы меня оставляете на земле, где стол много похуже. Убирайтесь вы к дьяволу! Я все устроил для того, чтобы дать пощечину виселице своим телом. Теперь, бог знает, когда я буду еще в таком же хорошем настроении.
Затем он ушел вместе со своими товарищами.
Когда Ходжкинс увидал, как эти преступники издеваются над его снисхождением, он был глубоко этим оскорблен. В то время как он печально перебирал в мыслях свои огорчения и был погружен в глубокую меланхолию, серый монах почтительно подошел к нему и сказал:
-- Привет вам, господин Ходжкинс! Пусть счастье и здоровье всегда вам сопутствуют, и да благословит бог вечными радостями всех тех, кто карает злодеев. Я очень сожалею, что великая привилегия, дарованная государем вашему городу, не приносит ему никакой пользы. Лучше было бы, если бы она никогда ему не была дарована, потому что она находится теперь в таком презрении; город пострадал из-за своей собственной скупости, и этот день будет для него вечным упреком, хотя бы уже по одному тому, что неблагоразумная жалость помешала делу правосудия. Подумайте же о том, что нельзя иметь сострадания к ворам и разбойникам. Жалость допустима только по отношению к людям с задатками добродетели, но захваченным волнами нужды и несчастья. Разве вы не дали лишний повод для проявления своей наглости всем негодяям, позволив уйти этим разбойникам? Как сохраните вы в безопасности ваш товар, если вы не будете прибегать к закону, который должен быть вашей защитой? Не думайте, что воры постесняются таскать ваш товар, когда они увидят, что они не подлежат больше смертной казни. У них больше оснований хвалить вашу жалость, чем вашу мудрость. Старайтесь же, пока еще не поздно, предупредить зло, которое вам угрожает. Что касается меня, я так озабочен вашими интересами, что я для защиты их употреблю все дозволенные средства, не столько имея в виду вашу пользу, сколько охрану правосудия. Видя, что вы сами и все другие так слабодушны, что не имеете мужества повесить какого-нибудь вора, я изобрел машину, которая может отрезать головы без человеческой помощи, только бы король дал разрешение ею пользоваться.
Слыша эти слова, Ходжкинс несколько утешился. Он сказал монаху, что если тот может достаточно искусно приводить в действие такого рода машину, он снова бы обратился к королю, чтобы получить право ею пользоваться. Монах клятвенно просил его не сомневаться в его словах. Когда он сделал план своей машины, плотник тотчас же ее построил.