-- Боже мой, господин Коль, что такое с вами сегодня вечером? Мы никогда не видали вас таким печальным! Не угодно ли вам кварту горячего вина?
-- С удовольствием выпью, -- сказал он. -- Если бы, к счастью, Том Дув был здесь, он меня, наверное, бы развлек; музыка была бы уже непременно. Мне очень жалко бедняка, что у него дела идут так плохо, но к чему тут слова? Все могли бы сказать то же самое. Нет-нет, тут не слова нужны, чтобы помочь человеку в подобном случае. Ему нужен другой род помощи. Так вот, у меня единственная наследница, моя дочь. Половина всего того, что у меня есть, принадлежит ей. Другая половина предназначена для моей жены. Почему же бы мне не сделать доброго дела еще для кого-нибудь другого? Право, мое состояние слишком огромно, чтобы принадлежать только двоим, а чего стоит наша религия без милосердия? По отношению к кому лучше всего проявить милосердие, как не к гражданам, впавшим в нищету? Мой добрый хозяин, принесите мне перо, чернил и бумаги, я хочу немедленно написать несчастному Тому Дуву. Я хочу дать ему что-нибудь. Благодеяния, которые совершаешь своими собственными руками, всегда доходят по назначению. Бог знает, сколько времени мне остается жить.
На что его хозяйка отвечала лицемерно:
-- Поверьте мне, господин Коль, что по всем человеческим соображениям вам предстоят еще долгие годы жизни.
-- Однако, бог знает, почему, -- сказал он, -- я чувствую такую тяжесть на сердце, как никогда еще в жизни.
Когда чернила, бумага и перо были принесены, он стал писать следующее.
"Во имя господа, аминь. Я отдаю свою душу богу, свое тело -- земле и завещаю свое состояние в равных частях жене моей Элеоноре и Изабелле, моей дочери. Я даю Томасу Дуву из Экзитера сто фунтов стерлингов, нет, это мало, я даю Томасу Дуву двести фунтов серебром, которые должны быть ему выплачены моей женой и моей дочерью по его требованию".
-- Ну, что вы на это скажете, хозяин? -- сказал он. -- Разве это плохо? Прочтите.
Хозяин, прочитав, сказал:
-- Что вы сделали, господин Коль! Вы говорили, что вы хотите написать письмо, но, мне кажется, что это завещание. Зачем это? Слава богу, вы проживете еще много лет.
-- Это верно, -- сказал Коль, -- если господу богу будет угодно, но эта бумага не может сократить моей жизни. Ну, неужели, действительно, я написал завещание? Клянусь вам, я хотел только написать письмо, но то, что вышло у меня из-под пера, это бог внушил мне. Посмотрите еще раз, хозяин, сказано ли там, что Дув получит двести фунтов, когда он их потребует.
-- О, да! -- сказал хозяин.
-- Тогда все правильно, -- сказал Коль, -- я оставлю так, как оно есть: я не хочу больше ничего туда прибавлять.
Он сложил бумагу, запечатал ее, сказал своему хозяину, чтобы он отослал ее в Экзитер, и хозяин обещал; но Коль не удовлетворился этим. Несколько времени спустя он приказал разыскать кого-нибудь, кто бы отнес письмо. Потом, печально усевшись на старое место, он вдруг принялся плакать, и, когда у него спросили о причине, он так ответил:
-- Я совершенно не знаю причину моих опасений, но мне приходит на ум, что, когда моя дочь увидала, как я отправляюсь в это последнее путешествие в Лондон, она опечалилась и шумно умоляла меня остаться. Я насилу отделался от этой маленькой плутовки; она повисла на мне и, когда мать силой увела ее от меня, она громко закричала: "О, мой отец, мой отец, я больше тебя не увижу!"
-- Увы, душечка, -- сказала хозяйка, -- это была только детская нежность, она, разумеется, вас очень любит. Но, боже мой, почему вам печалиться? Нужно убедить себя в том, что все это только ребячество.
-- Да, правда, -- сказал Коль и стал покачивать головой.
Тогда они спросили у него, не хочет ли он отправиться спать.
-- Нет, -- сказал он, -- я чувствую себя очень тяжело, но у меня вовсе нет желания ложиться спать.
Вслед за тем в залу вошли городские музыканты и, зная, что господин Коль был там, взялись за свои инструменты и стали играть.
-- Эта музыка очень кстати, -- сказал он. Но когда он прослушал несколько минут: -- Мне кажется, я слышу колокола церкви св. Марии Озерийской, но бас заглушает остальное; в моих ушах это звучит, как похоронный звон поутру. Ради бога, скажите им, чтоб они прекратили свою музыку. Дайте им на чай вот это.
Когда музыканты удалились, хозяин гостиницы спросил, не хочет ли он отправиться спать.
-- Потому что, -- сказал он, -- уже почти одиннадцать часов.
В ответ на это Коль, пристально смотря на своего хозяина и на хозяйку, весь задрожал, пятясь, и сказал: