– Милорд, – отвечал тот, – я полагаю, что если парламентский акт законен, то, беру во свидетели святого Юлиана, обвинение нельзя считать недостаточно доказанным.
Так тонко выражается казенная юстиция перед лицом негодующей совести.
– Лорды, вы слышали мнение господина министра, – сказал тогда канцлер и прочел приговор.
Он гласил: «Шерифу Вильяму Бингстону предписывается отвести преступника обратно в Тауэр, а оттуда провести через Сити до Тиберна, где и повесить; когда это будет сделано, снять его полумертвого, разорвать на части, благородные члены отрезать, живот распороть, внутренности сжечь; конечности выставить на четырех воротах Сити, а голову – на Лондонском мосту».
«Милостивый» король нашел, однако, возможным смягчить этот зверский приговор и заменил его отсечением головы на плахе. Узнав о том, Мор воскликнул:
– Да избавит Бог моих друзей от сострадания короля и все мое потомство от его милостей!
Судбище кончилось, Мор отправился пешком из Вестминстера в Тауэр; перед ним несли топор, обращенный острой стороной к нему. У выхода ожидал его сын Джон; он бросился к отцу, упал на колени и просил благословить его. Мор обнял сына и благословил. На тюремном дворе ожидала его дочь Маргарита; она прорвалась через цепь алебард и топоров, окружавших приговоренного к смерти, бросилась стремительно к нему на грудь и повисла в изнеможении с криком: «О мой отец! О мой отец!» Мор благословил и ее, сказав, что он должен умереть за преступление, которого не совершал: такова воля Господня, и он должен подчиниться ей. Маргарита отошла, но, сделав несколько шагов, снова бросилась назад, прорвалась через толпу и, обняв руками шею отца, стала покрывать поцелуями лицо его, громко рыдая. Мор не мог долее сохранять свое хладнокровие; слова замерли на его устах; он плакал. Вся толпа, наполнявшая двор, даже тюремная стража, была потрясена этой душераздирающей сценой, и все вокруг Мора слилось в протяжный рыдающий вопль… Наконец солдаты вырвали Маргариту из рук онемевшего отца; к нему подошли остальные дети и внуки, и он всех благословил.
Семь дней и семь ночей Мор провел в ожидании смерти; он роздал все остававшиеся еще при нем вещи на память своим детям, написал два последних письма, из них одно к Маргарите, поддерживал в себе бодрость молитвами и размышлениями и смирял бичеванием тело свое, которое все еще страшилось «ничтожного щелчка»… Наконец рано утром ему приказали приготовиться, сообщив, что в девять часов утра его поведут на казнь.
– Король желает, – сказали ему при этом, – чтобы вы не произносили никаких речей.
– Вы хорошо сделали, что предуведомили меня, – отвечал Мор, – так как я намерен был сказать несколько слов, во всяком случае не оскорбительных ни для его величества, ни для кого другого. Но каково бы ни было мое желание, я готов повиноваться приказанию его величества. Я прошу вас только, испросите у короля разрешение присутствовать на моих похоронах дочери Маргарите.
– Король уже разрешил это, – ответили ему, – вашей жене, вашим детям и вашим друзьям.
– Как я ему благодарен, – сказал Мор, – за то, что он отнесся с таким вниманием к моим бедным похоронам!..
Когда Мор остался один, он тотчас же сбросил с себя рубашку смерти, в которой ходил до тех пор, и нарядился в свое лучшее шелковое платье. Но смотритель тюрьмы запротестовал, находя, что Мор поступает безрассудно, жертвуя такое прекрасное платье тому, кто отрубит ему голову.
– Как, – возразил Мор, – этот человек оказывает мне громадную услугу, и я не пожалел бы для него даже золотого платья!
Но смотритель имел в виду собственные интересы, и Мору пришлось уступить. Он переоделся в более простое шерстяное платье, а для палача захватил золотую монету.
В девять часов смотритель тюрьмы передал его шерифу, и они отправились к месту казни. Мор шел с красным крестом в руках, часто подымая взоры к небу; он имел изнуренный вид, лицо его было бледно, борода запущенна. Рассказывают, что правительство, желая парализовать глубокое впечатление, которое эта благородная смерть должна была произвести на народ, подослало двух жалких негодяев, обратившихся к Мору с упреками во время печального шествия. Один из них требовал каких-то книг, взятых у него будто бы Мором, когда последний был канцлером; а другой укорял его в несправедливом решении дела. Первому Мор ответил, что королю угодно было освободить его от всяких забот о книгах, бумагах и т. п., а второму, что он припоминает его дело и если бы ему пришлось вновь решать его, то он не изменил бы своего приговора. Затем к ногам его бросился еще один несчастный, но этот уже руководствовался мотивами глубокой благодарности.
Наконец печальный кортеж достиг цели своего шествия. Непрочные подмостки эшафота зашатались, когда Мор всходил по ним…
– Позаботьтесь, пожалуйста, – сказал он, обращаясь к смотрителю тюрьмы, – чтобы я мог безопасно взойти наверх, а о том, чтобы сойти, я уже позабочусь сам, как смогу…
Взойдя, Мор хотел обратиться к народу с речью, но шериф не дал ему говорить, и он ограничился только просьбой помолиться за него и быть свидетелями, что он умер как истинный католик и верный подданный своего государя. Затем, опустившись на колени, он с глубокой сосредоточенностью прочел псалом «Помилуй мя Боже». Палач попросил у него прощения. Мор, обнявши его, сказал:
– Ты оказываешь мне самую большую услугу, какую только я могу пожелать от человека. Исполняй же без страха свою обязанность. Моя шея коротка; направь верно свой удар, не осрамись…
Палач хотел завязать ему глаза.
– Я сам завяжу, – сказал Мор, с этими словами вынул заранее приготовленный платок и, завязав глаза, положил голову на плаху. – Погоди немного, – сказал он вдруг, – дай мне убрать бороду: она нисколько не повинна в государственной измене…
Затем один взмах – и благородная голова отделилась от туловища…
Генрих VIII играл в шахматы с Анной Болейн, когда ему доложили, что казнь исполнена; столь жестоко пролитая кровь великого человека тронула даже этого бессердечного монарха.
– Это – ваша вина! – сказал он раздраженно своей партнерше и вышел вон из комнаты…
За казнью последовала конфискация имущества; жена Мора была изгнана из Челси, но ей все-таки назначили пенсион в 20 фунтов (около 200 рублей). Джон Мор был арестован и брошен в Тауэр исключительно за то, что являлся сыном казненного отца. Впрочем, его скоро выпустили; он представлял собой слишком незначительную величину, чтобы его стоило преследовать…
Так погиб этот великий человек, отстаивая до последнего момента дело своей совести. Ни малейшей аффектации, деланности, нервозности вы не замечаете в его отношении к своему положению и к людям. Правда, глубокое религиозное чувство всецело овладело им; но это – дело его личной внутренней жизни; во всем же внешнем он проявляет необычайное спокойствие, полную готовность встретить смерть, уготовленную руками бесчеловечных людей, удивительное душевное равновесие. И в этом отношении Томаса Мора можно по всей справедливости поставить подле Сократа. Оба они своим примером учат, как должен умирать человек за свои убеждения…
Источники
1. The Life of sir Thomas More. Written by his son in law, William Roper.
2. Th. More. Utopia. В переводе на английский язык Gilbert Burnet.
3. D. Nisard. Etudes sur la Renaissance (Erasme, Thomas Morus, Maclunchton).
4. Kautsky. Thomas More und seine Utopia.
5. Woolsey. Communism and socialism in their history and theory.
На русском языке имеется перевод «Утопии», изданный еще в конце прошлого века с дозволения Управы Благочиния и озаглавленный так: «Утопия Томаса Мора, или Картина всевозможного лучшего правления»; но этот перевод представляет такую библиографическую редкость, что его нет даже в С. – Петербургской Публичной библиотеке.
Затем из известных мне в русской литературе сочинений и статей, касающихся Томаса Мора или его «Утопии», я могу указать на следующие:
1 Щеглов. История социальных систем.
2. Ю. Жуковский. Политические и общественные теории XVI века.
3. Янжул. Новая фантазия на старую тему. – «Вестник Европы», 1890, № 4, 5.
4. Авсеенко. Томас Мор. – «Русское слово» за 1860 год.