– В настоящее время, – сказал Мор, – меня не занимают эти вопросы, и я не имею теперь никакого желания обсуждать права королей и пап. Но я хочу быть и действительно остаюсь верным подданным короля: я молюсь за него, за весь его дом, за советников его и за все королевство; а затем я не вмешиваюсь ни во что.
– Это не удовлетворяет короля, – отвечали ему, – он желает иметь более определенный ответ; он желает, чтобы вы снова возвратились в свет.
– В свет! – подхватил живо Мор, играя словами. – Я не желаю туда возвращаться, если бы даже он был весь к моим услугам.
Затем он заявил, что хочет остаться в стороне от всего и провести остаток дней своих в размышлениях о будущей жизни. После маленького перерыва его снова стали допрашивать и указали между прочим на влияние, которое он оказывает на других своим поведением.
– Чего же хотят от меня, – отвечал Мор, – я не делаю ничего преступного, я не говорю ничего скверного или предосудительного; и если это не может сохранить мне жизнь, в таком случае я не желаю более жить. Да разве вы не видите, что я и так уже полумертвый человек; отправляясь сюда, я должен был подумать о том, что, быть может, мне остается уже жить не более часу. Мое бедное тело находится во власти короля. Богу угодно, чтобы моя смерть послужила ему на пользу!
Эти слова произвели сильное впечатление на лордов; Мора поспешно попросили возвратиться к существу вопроса. Он отказался давать дальнейшие ответы. Тогда его увели обратно в тюрьму.
Но король хотел во что бы то ни стало добиться от своего бывшего любимца определенного ответа. И вот та же комиссия отправляется к нему в Тауэр и снова допрашивает его. После продолжительного разговора его снова спросили:
– Читали ли вы статут?
– Читал, – отвечал Мор.
– Признаете ли вы его законным или нет?
Мор молчит. Такое поведение выводит из себя королевских ищеек, и кто-то из них пытается затронуть самую чувствительную для Мора струну:
– Если вам действительно так страстно хочется покинуть этот мир, то почему же вы не выскажитесь откровенно против законности статута? Ваше молчание, напротив, красноречиво свидетельствует о том, что вы не так уж расположены к смерти, как заявляете о том.
– Моя жизнь не была настолько святой, – ответил Мор на эту вызывающую выходку, – чтобы я имел смелость самому вызываться на смерть. Господь мог бы наказать меня за чрезмерную самонадеянность, и я не был бы предан смерти; вот почему, вместо того чтобы кидаться вперед, я считаю своей обязанностью сдерживаться.
Поистине поразительную картину представляет эта упорная борьба одного против всемогущего короля и его приспешников, и притом борьба крайне оригинальная, так как она велась оружием молчания. Быть может, оно-то более всего и раздражало Генриха. Его сановники и на этот раз принуждены были оставить Мора, не добившись ничего. Тогда король под предлогом обыска подсылает в камеру к узнику ловкого пройдоху, шпиона Рича, который между делом снова заводит речь о статутах. Мор не уклоняется от разговора, но ведет его в том же тоне, что и прежде. Рич отобрал у узника все книги, бумагу и письменные принадлежности, которые у него оставались. По уходе этих нечистоплотных гостей Мор стал затворять свое окно.
– Зачем вы делаете это? – спросил его тюремщик.
– Когда все товары взяты, – отвечал Мор, – пора и лавочку запирать.
Истощив все средства, король решил наконец предать Мора суду по обвинению в государственной измене и казнить. Судбище назначено было на 7 мая 1535 года; следовательно, Мор просидел в Тауэре немногим более года.
Несмотря на довольно значительное расстояние, отделяющее тюрьму от Вестминстерского дворца, места судбища, Мор прошел всю дорогу пешком, опираясь на палку. Началось чтение огромного обвинительного акта; в нем была собрана масса воображаемых преступлений, в которых надеялись запутать непреклонного борца за дело совести. Но Мор во время чтения успел наметить главные пункты обвинения и приготовился возражать. Акт прочитан. Отвечая на увещания лорда-канцлера и герцога Норфолкского, обещавших от имени короля помилование, Мор сказал:
– Молю Бога, да укрепит Он меня и поможет устоять до самой смерти! Но акт слишком длинен и обвинения слишком тяжелы; я боюсь, что мой ум и память, ослабевшие благодаря болезням не менее тела, не в состоянии будут представить с требуемой быстротой все доказательства, которые я мог бы привести при других обстоятельствах.
Тогда только ему предложили сесть, и он сел в первый раз по выходе из Тауэра.
Первый пункт заключал обвинение его в оппозиции второму браку Генриха. Он не отпирался, но сказал, что довольно уже наказан за эту свою вину годичным пребыванием в тюрьме, потерей всего имущества и осуждением на вечное заключение. Второй пункт содержал обвинение в неповиновении парламентскому статуту относительно супрематства короля, выразившемся в том, что он не желал высказать своего мнения.