Исследуя «Утопию», очень важно понять ее мировоззренческий контекст, отражавший общие идеалы гуманистов круга Эразма, к которым принадлежал Мор. Стоит напомнить, что идея общности, получившая столь оригинальное воплощение в «Утопии», настойчиво обсуждалась среди гуманистов эразмианского кружка. Свидетельства этому мы находим в сочинениях Эразма Роттердамского, Джона Колета и Гийома Бюде. Так, в «Адагиях», комментируя древнюю пословицу «Amicorum communia omnia»[7], Эразм приходит к заключению, что Платон, Аристотель и Христос полностью согласны в том, что совершенное государство — это такое, где нет ни «моего», ни «твоего», но все общее (77, 2, 13–17). В том же духе высказывался и Колет, рассматривавший право частной собственности как выражение испорченности человеческой природы и противопоставлявший ему общность всех благ в качестве закона добра и милосердия (см. 95, 134). Характерно, что и сам Мор, уже после опубликования «Утопии», в 1519–1520 гг., вновь обращается к той же проблеме общности. В послании к монаху Батмансону Мор снова противопоставляет общность «гордыне», одним из проявлений которой он считает частную собственность, порождающую несогласие среди друзей, в семье, в церкви, в обществе. Именно частный интерес, подчеркивает Мор, противоречит единству и благу общества, и никакая иная страсть, кроме гордыни и частного интереса, не привносит более жестоких горестей в человеческую жизнь. Идея общности привлекала гуманистов круга Эразма как наиболее отвечающая духу Евангелия, которое они считали основой преобразования общества на началах справедливости. Очень важно при этом подчеркнуть, что критика частной собственности и противопоставление ей общности приобретали в гуманистическом движении за реформу новый, мирской смысл, в отличие от монастырского, аскетического идеала, проповедуемого в сочинениях отцов церкви. Так, Иероним связывал принцип «У друзей все общее» с пифагорейским учением и идеей аскетической общины, отделенной от мирской жизни. Не случайно на протяжении средних веков приведенная пословица идентифицировалась с монашеством. И именно гуманисты — Колет, Эразм, Мор придали ей новый смысл[8].
Следует признать, что среди советских историков все еще нет единства взглядов на идейное наследие Томаса Мора. Прежде всего это сказалось на трактовке коммунистических идей «Утопии».
Как утверждает в своих исследованиях академик В. П. Волгин, в «Утопии» Мора «впервые отчетливо сформулирован ряд положений, характерных для утопического социализма» (28, 124). Волгин подчеркивает, что как законченная система утопический социализм «мог возникнуть лишь на основе, созданной ростом капиталистических отношений. И заслуга первого изложения этой системы принадлежит бесспорно Мору» (28, 125). Центральный пункт всей «Утопии» Волгин видит в решении проблемы частной собственности. В отличие от социальных движений средневековья, пропагандировавших общность имущества как «закон божий», Мор «первый освободил „общность“ от религиозной оболочки, первый обосновал ее рационалистически» (28, 133). Отмечая выдающуюся роль «Утопии» в истории развития общественной мысли, академик Волгин пишет, что «политическая и социальная литература знает мало произведений, имевших такое же длительное влияние, как „Утопия“ Т. Мора» (26, 11). Большинство утопистов XVII–XVIII вв. — Кампанелла, Морелли и др. — пошло по пути, проложенному Мором (см. 27, 10).
Концепция истории западноевропейского утопического социализма, разработанная в трудах В. П. Волгина в 40—50-х годах, и поныне пользуется признанием среди советских историков общественной мысли. Идеи Волгина нашли подтверждение и развитие в исследованиях нового поколения историков — А. Р. Иоаннисяна, Б. Ф. Поршнева, Г. С. Кучеренко, Н. Е. Застенкера и др. Основываясь на концепции возникновения утопического социализма, сформулированной в трудах В. П. Волгина, ряд советских историков стали рассматривать Мора как «основателя утопического социализма» (Философская энциклопедия), его «основоположника» (Большая советская энциклопедия), а «Утопию» — как «отправное произведение утопического социализма нового времени» (33, 285, ср. 45. 58). Однако против такой трактовки Мора и его «Утопии» были высказаны решительные возражения. В частности, А. И. Володин отмечал, что «ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин никогда не говорили, что научный социализм стоит на плечах Томаса Мора. Жесткое определение его как родоначальника социалистической мысли дает повод нашим идейным противникам для разного рода нападок на теорию и практику научного социализма: черты грубой уравнительности, регламентированности и т. п., присущие моровской „Утопии“, связываются антикоммунистами с самой сущностью социализма вообще» (29, 474). По мнению А. И. Володина, литературные утопии XVI–XVIII вв. (Мора и Кампанеллы, Мелье и Морелли) в своей положительной части являются в основном реакционными. Свой вывод он обосновывает следующим рассуждением: «Хотя в них (в указанных утопиях. — И.О.) уже высказывалась идея социального равенства, идея бесклассового общества, именно из-за неразвитости общественных антагонизмов эти утопии были крайне неисторичны. Аскетизм, уравнительный характер коммунизма этих мыслителей был связан именно с тем, что относительная прогрессивность рождающегося общества им не была ясна и вся их критика этого общества была односторонне отрицательной» (30, 77–78).
8
В частности, это отмстил современный швейцарский историк М. Флейшер в своем обстоятельном исследовании мировоззрения Т. Мора и его единомышленников (см. 80).